Эти слухи передавала мне Зина, да в Инете я нарыл несколько закутинских форумов, где личности, скрытые под крикливыми безличными никами, резали правду-матку. В них писали те же сплетни, ругали городские власти и утверждали о смычке оной с преступностью. Фактов, разумеется, не приводили. В местной печатной прессе напечатали длинные некрологи, по телевидению и радио прошли повторные передачи о трагедии. Как-то так совпало, что в день похорон все городские увеселительные заведения закрылись на профилактику, на федеральных каналах произошел сбой, а местные передавали только грустную музыку. Такой вот неофициальный траур.

– Знаешь, как мы назвали твою кровать? – спросила Зина как-то за ужином.

– Кто мы и какую еще кровать? – В животе загулял неприятный холодок.

– Медсестры в реанимации койку, на которой ты лежал. Заговоренная! – высказалась, не дождавшись моего заинтригованного: «Как?»

Кишки потеплели, от сердца отлегло. Что-то мне любое упоминание «кровати» не те мысли внушает.

Сразу пояснила:

– На ней Верес лежит, и ты представляешь – он пришел в себя! Выздоравливает поразительными темпами, как и ты, и тоже память потерял! Представляешь?!

– Я поражен. Но представь себе, мне нет до него дела.

– Зря ты так, он вполне нормальным парнем оказался. Меня не помнит совершенно, у него в памяти последние несколько дней как отрезало. Разговаривает вежливо и даже не матерится, в отличие от соседей. Завтра его в хирургию переведут. Врачи говорят, что такой удачной операции и такого быстрого выздоровления после тяжелого огнестрела давно не видели.

– Значит, ему повезло; может, за ум возьмется.

– Не знаю… – горько вздохнула Зина, – дружки им уже интересуются, и не отпустит его Седой.

– А вот это уже только от него зависит.

Зина несогласно покачала головой:

– Седой вопьется – не отстанет, и сына своего он любил, а в том деле много непонятного.

– Вот как? – Я заинтересовался. – Слухи однозначные: Макрицкий всех завалил.

– Ха! – презрительно воскликнула Зина с видом приобщенной к тайным знаниям. – Дело-то закрыли, но Сережка мне говорил, что там есть непонятки, и Седому кто-то их слил. Он грешит на прокуратуру.

– А конкретней?

– Ага, щас! Дождешься от братца подробностей, держи карман шире!

На этом разговор увял. Уже за мытьем посуды напомнила:

– Не забыл – нам в четверг к психотерапевту?

– Не нам, а мне. В этот раз один пойду, дорогу знаю. Хватит с меня психолога.

– Кстати, а что ты ей сказал тогда? Она злая была, когда я зашла, не то что раньше: «Ваши отношения с Зинаидой Ивановной не складываются», – проворковала очень похоже. – Противно!

– Ничего особенного. Сказал, что нервные клетки не восстанавливаются.

Зина неожиданно закатилась. С трудом выдавила через смех:

– Это про себя или про нее?

– Про нее, а что? Да прекрати ты смеяться! А сама почему спокойная вышла?

Зина еле остановилась. Все еще продолжая прыскать, ответила:

– Она быстро успокоилась. Мы просто поболтали о своем, о девичьем, тебе знать не обязательно. Нормальная женщина, когда не выпендривается. Своих проблем у нее выше крыши.

Почему смеялась, я так и не понял.

В четверг, когда я собирался выдвинуться к психотерапевту, в дом буквально влетел Сергей.

– Задержись, надо кое в чем разобраться.

– Но я к врачу опаздываю!

– Подождет, это недолго. Скажешь, в милиции был. Или тебе официальную повестку прислать? Могу устроить.

Я обреченно вздохнул.

– Ответь мне, мил человек, как на духу, без протокола: где ты был в пятницу с пол-одиннадцатого до пятнадцати ноль-ноль?

– Гулял в лесу, промок до нитки – Зина не даст соврать!