Так они и жили, но наступила десятая для Ройса зима, принесшая с собой ужасные заморозки. Промерзшая земля не дала вообще никакого урожая, отложенные деньги быстро закончились, а трактир оказался разнесен гуляющей дружиной графа. Дети оказались на грани смерти, но и тут Ройс не сплоховал, во всяком случае, так казалось ему самому. Собрав нехитрые пожитки и кое-как вытащив Жейлу из хибарки, он отправился в замок. Там его встретил Ози, показавшийся тогда парнем очень добродушным и с понятием. Маленький крестьянин даже и представить не мог, что это обычная маска, чтобы добиться расположения Жейлы, еще той красавицы. Уже в четырнадцать лет она могла дать фору многим из дворянок. Коса толщиной с кулак, тоненькая талия, длинные ноги, пышная грудь и удивительно нежная кожа. Графский сынок возжелал эту красотку с первых секунд встречи, именно поэтому он приютил парочку в замке. И через сезон Ройс получил печать личного слуги, не подозревая, что превратился в раба. Впрочем, обращались с ним на удивление хорошо. И однажды мальчуган понял почему.

Возвращаясь с работ из конюшни, он заметил, как четыре пьяных дворянина домогаются его сестренки. Главным у подонков был сам Ози. Я уважаю Ройса, хоть и сам его убил. Будучи еще ребенком, он не испугался и, схватив подсвечник, ринулся на защиту сестренки. Увы, печать спасла дворянского ублюдка от смерти. Четверка была пьяна, и Ози поведал своему рабу, почему с ним так хорошо обращались на протяжении трех лет: за спокойствие мальчугана Жейла расплачивалась своим телом. И тогда Ройс вспомнил все слезы сестренки, ее синяки и ссадины. Не имея возможности что-либо сделать, он только лежал, придавленный магическими путами, и плакал. А его сестренка улыбнулась и, попросив не волноваться, ушла в спальню с графским сынком и приятелями. Ройс лежал до самого рассвета, слушая крики и стоны, захлебывался собственными слезами. Через два дня Жейла перерезала себе горло. И я не мог ее винить за это. Ангадор был страшнее, жестче, чем Земля, и нетрудно представить, что с девушкой сделали за ночь четыре юноши, которым в мозг ударили гормоны и алкоголь.

После этого случая жизнь личного слуги превратилась в ад, и вот он решился на страшный шаг. Пошел на речку и попытался утопиться, но печать не позволила совершить самоубийство без дозволения хозяина. Ройс выжил, а по пути подцепил меня. Сейчас я вижу некоторую связь между тем происшествием на набережной и что я подселился к пареньку в реке. Собственно, эту связь только идиот не заметит.

Когда в тогда еще не моей голове уложились воспоминания о двух жизнях, пришло время драки, драки за тело. Очень сложно подобрать слова для того, чтобы описать, что же произошло. По сути, мы сражались где-то глубоко внутри общего сознания. Мы рвали, резали и сжигали друг друга, но в итоге выжил я. Возможно, благодаря тому что жить я хотел много больше этого разбитого жизнью паренька; возможно, потому что моих воспоминаний оказалось больше, ведь жил я на целых семь лет дольше. Но итог один – Ройс погиб, а я выжил и уже год живу в теле этого парня.

Через сезон (кстати, здешний год делился на четырнадцать сезонов, в каждом из которых было двадцать четыре дня) я вырыл ямку на поле и, положив туда гребешок, подаренный Ройсу сестрой, соорудил небольшую могилку. Так я пытался хоть как-то успокоить тогда еще живую совесть. Впрочем, совсем скоро это ненужное чувство полностью отмерло. Этот мир был жесток, и в нем все решала только сила. И пусть тот, кто говорит другое, проглотит свой лживый язык. Можно, конечно, покопаться и что-то вякнуть насчет денег, власти и прочей ерунды, но если упростить, то получим – силу. И я стал искать ее в себе. Увы, безуспешно – пока существует печать, свободы мне не видать.