Накануне вдруг начался сильный шторм. Всю свою жизнь Лоиса прожила у моря, но такого страшного ветра и таких огромных волн никогда еще не видала. Пенные гребни разбивались о стены башни, доставая почти до бойниц ее комнаты. Беттрис и служанка, которых Фальк прислал, чтобы они помогли ей подготовить свадебное платье, вздрагивали при каждом ударе.

Вдруг с расширенными от ужаса глазами Беттрис встала, уронив на пол шелковую ленту. Она сложила пальцы в священный знак, вспомнив, как это делали в ее деревне, когда она была еще девочкой.

– Колдовской шторм. – Сквозь крики чаек ее шепот едва дошел до слуха Лоисы.

– Здесь же не Эсткарп, – возразила она, спокойно, стежок за стежком, пришивая кружево к воротнику платья. – У нас нет власти над ветром и волнами. А Эсткарп не выходит из своих границ. Это самый обычный шторм. Если хочешь нравиться владыке Фальку, ты не должна бояться штормов, они в Верлене не редкость. Да и откуда, по-твоему, берутся все наши сокровища? – Лоиса вдела нитку в иголку.

Беттрис повернулась к ней лицом и сначала сложила губы бантиком, а затем оскалилась, показывая мелкие, острые зубки:

– Я выросла на побережье и знаю, что такое ураган на море! После шторма я ходила по берегу, собирая дары моря, и побольше твоего, госпожа! Но такого шторма я никогда не видела. Да и не слышала о таком! В нем беда, говорю я тебе, большая беда!

– Беда тому, кто оказался в море. – Лоиса отложила платье. Она подошла к окну, но в пенном кружеве ей не удалось ничего рассмотреть.

Служанка и не думала работать. Придвинувшись поближе к пылающему очагу, она раскачивалась взад и вперед, прижимая руки к груди, словно у нее болело сердце, и Лоиса подошла к ней. Обычно у нее не возникало ни жалости, ни интереса к женщинам, живущим в замке, но на этот раз, против обыкновения, она спросила:

– Болит?

Эта служанка выглядела поопрятней других, а может быть, ей просто приказали вымыться, прежде чем идти сюда. Но что-то в ее лице привлекло Лоису. Конечно же, она явно не из деревни, не из тех крестьянских девушек, которых приводят в замок на потеху солдатам, а потом отправляют на кухню. Ее черты были искажены страхом, который, похоже, так долго был с ней, что превратил ее лицо в застывшую маску. Но под этой маской угадывалось и нечто другое.

Беттрис зло рассмеялась:

– Ничего у нее не болит. Дурные воспоминания. Она не так давно пережила кораблекрушение. У, дрянь! – Сафьяновым сапожком Беттрис пнула девушку, едва не опрокинув ее в огонь.

– Оставь служанку в покое! – не сдержала гнева наследница Верлена.

Фальк имел право на грабеж, и Лоиса ничем не могла ему помешать, а поэтому, чтобы не растравлять душу ужасными сценами, она после шторма всегда держалась подальше от берега и чаще всего не знала, что или кого выловили подданные отца.

Беттрис принужденно улыбнулась – она не смела перечить дочери владыки Верлена, но все же буркнула:

– Гони ты прочь эту упрямую дуру! Все равно, пока шторм не кончится, никакого проку от нее не будет. Да и после придется ждать, когда еще очухается! Одно только и есть, что к шитью способна, а то бы отправить ее на корм угрям.

Лоиса подошла к широкому ложу, где были разложены ее свадебные наряды, взяла большой платок, отделанный по кайме шелком, и набросила его на плечи дрожащей служанки. Не обращая внимания на остолбеневшую Беттрис, наследница Верлена опустилась на колени, взяла девушку за руки и посмотрела ей в лицо.

Беттрис потянула Лоису за рукав.

– Как ты смеешь! – грозно одернула та.

Но к Беттрис уже вернулась ее обычная наглость, пухлые губы расплылись в хитрой улыбке.