Она скосила глаза на ткань оттопыренных брюк возле паха.

«Может, поставить ее задом на этот диван и тут же выебать? – думал он. – А что будет потом? Она же не отвяжется от меня. А при ее власти. Зачем я поехал сюда?»

Эта женщина была похожа на трескучую молнию – слишком суха, слишком резка, слишком самоуверенна и властна.

Андрей замер, а член предательски опал.

Она посмотрела в его глаза.

– А ты хорошо целуешься. Но мы взрослые люди, и торопиться я вовсе не люблю. Я предпочла бы, чтобы ты за мной чуточку поухаживал.

Кольцов напряженно молчал. Она рассмеялась и отстранилась от него.

– Хочешь посмотреть мою новую картину? Я скоро ее закончу, – она встала с дивана, ухватив со столика бокал с шампанским и виляя бедрами, подошла к мольберту.

Рука потянула белую простынь. Картина была написана маслом. Было видно, что над ней работал опытный художник – были соблюдены все академические приемы, и местами довольно искусно передана игра света и теней. Но, не смотря на это, Андрей довольно быстро убедился в том, что сие творение было абсолютно бездарно, а скорее даже по́шло.

На картине была изображена сцена из Римской жизни. По замыслу художницы в центре экспозиции находился не кто иной, как сам Цезарь с золотым венком на голове, от которого шло свечение, подобное священному нимбу. Цезаря окружала многочисленная свита. Он восседал на роскошном троне, покрытом шкурой гепарда. Одежда, детали туалетов, весь антураж картины, и само небо над головами персонажей – все это было написано такими яркими красками, что напомнило Андрею ярмарочный лубок или персидский пестрый ковер. Все оттенки радуги были разбросаны по картине в некотором безвкусном хаосе и резали глаза. Но главное отвращение вызвало даже не это…

В образе Цезаря Андрей с легкостью узнал родного брата Варвары – Виктора Семеновича, седовласого огпушника во фраке, так сильно смахивающего на итальянского мафиози. И это было отвратительно… Андрея вдруг затошнило от этого образа и всего того пафоса, с каким был изображен сей господин. Хорошо еще, что она догадалась не изобразить своего людоеда в образе святого или Христа.

– Видишь, я очень люблю исторические темы, – щебетала Варвара, легко обнимая Андрея за талию.

– Вижу, – холоднее, чем того требовали приличия, отвечал он.

– Тебе нравится?

Он сухо кивнул:

– Весьма любопытно.

– А ты свои картины чем пишешь?

– Чаще акварелью.

– Ты мне их покажешь?

– Их не так много и они не в Москве, – соврал он.

– Да? А где?

– В Коктебеле, – назвал первое, что пришло на ум.

– Да? А ты был в Коктебеле? Ты знаешь Волошина?

– Знаю.

– Боже, как это здорово! Я все мечтаю съездить в Крым. Давно не была, – тараторила она. – Говорят, что Максимилиан божественно одарен? Это правда? Говорят, что к нему едут многие писатели, поэты, художники. Ты со многими знаком?

– Нет, не со многими.

– А вот и другие мои работы.

Она откидывала простыни, закрывающие картины, и вытаскивала холсты из наваленных рядов подрамников.

Андрей с унынием отмечал во всех работах Бронш ту же невозможную безвкусицу и откровенную пошлость. Часть картин носила откровенно эротический и даже порнографический характер.

– Я мечтаю открыть небольшую выставку, – сообщила она.

– Да, это хорошо, – заложив руки в карманы брюк, Андрей двигался по комнате, делая вид, что с интересом рассматривает живопись хозяйки.

«Зачем я сюда приехал? – вновь корил себя он. – А что я, собственно, хотел? Увидеть здесь Тициана?»

– Смотри, Андрюша, – ласково и чуть торжественно объявила она. – Я покажу тебе и свою главную гордость. Я писала по памяти Ильича.