– О, Светка! Ты режешь меня без ножа. Замолчи.

– Я молчу, любимый. Но надо еще о многом думать. Андрюшенька, родной мой, все твои мысли опережают время. Не ко времени пока твои идеи.

– Ну, почему?!

– Почему? Люди еще карточки не забыли и хлеб из опилок. А политика Военного коммунизма с ее продналогом и продразверсткой? А тысячи голодных лишенцев? Ты все время на работе, а я видела их лица, лица голодных и изможденных людей, просящих подаяние. А Владимирка с ее каторжанами? Андрюша, не ко времени все это. Дай людям в себя прийти.

– Ну, эта же власть строит коммунизм и рапортует о том, что голодающих у нас уже нет.

– Есть они, Андрюша, они всегда есть.

– Света, ну к чему эти крайности? Я не хочу постоянно жить в мире страданий. Пойми ты. И ты еще молода, а я даже мальчишкой помню, сколько всего жрали купцы и помещики в «обжорных рядах» и трактирах. У этой страны всегда – крайности. Толпы голодных, а рядом с ними жратва от пуза сильных мира сего. Они подобны свиньям. Им вечно всего мало.

– Андрей, этот мир несовершенен.

– И ты мне это говоришь? Помнишь, как я однажды рассказывал о том, что у меня был опыт выхода из тела?

– Помню…

– И вот, именно тогда я ощутил такую легкость и такое наслаждение, что сама мысль о возврате в «футляр», была для меня просто чудовищной. Я парил в темном родном пространстве и был счастлив! Но меня тогда вернули назад. Это было очень больно и жестоко. Вернули грубо, указав мне на мое место. А знаешь, что было за несколько мгновений до этого?

– Что?

– Я вознамерился, подобно самому Творцу, создать нечто свое, понимаешь? По-видимому, в каждом из нас есть часть от Творца, раз мы созданы «по образу и подобию». И я, его «подобие», решил дерзнуть на творение собственной реальности, собственной планеты. Организовать все иначе, чем создано на земле. Понимаешь? По своим правилам – без лжи, боли и страданий.

– Ну, это на тебя похоже, – улыбнулась она.

– Но мне, Светка, не дали. Мне указали «мое место». И оно сейчас в этом «футляре», в котором я живу. А потом я стал думать о том, что каждый из нас может все изменить хотя бы в рамках своей собственной жизни. Жить там, где нет атрибутов гнилой цивилизации. Жить именно так, как и задумывалось изначально творцом. Отсюда и возникли мои идеи об островах, где тепло и где я смогу жить только по моим правилам.

– Ты у меня идеалист и великий утопист, Андрюша, – прошептала она.

Утром она прижалась к нему всем своим мягким телом. Сквозь сон он почувствовал ее поцелуи.

– Андрюша, хороший мой, если бы ты только знал, как я тебя люблю…

– Господи, счастье ты мое… Дурочка… За что же ты меня так любишь?

В три часа дня, как и обещал ему заведующий отделением Грабичевский, в дверь его кабинета раздался стук.

– Войдите, – сухо отозвался Кольцов, не отводя взгляда от рентгеновского снимка.

Краем глаза он увидел, что в кабинет вошел сам Грабичесвский, ведя под руку какую-то высокую даму.

– Вот, Андрей Николаевич, – сладким голоском возвестил Грабичевский. – Как и обещал, я привел к вам Варвару Семеновну Бронш. Любите и жалуйте, – он натянуто хихикнул. – От вас, Андрей Николаевич, мы желаем получить полную медицинскую консультацию.

– Присаживайтесь, товарищ Бронш, – деловито распорядился Андрей.

Грабичевский сделал Андрею знак глазами, видимо, означающий важность момента и побуждающий Кольцова быть более учтивым с высокой персоной. Затем он качнулся на коротких толстеньких ногах и, заложив пухлые ладошки за спину, лилейно произнес:

– Ну что ж, тогда не буду вам мешать.