– Далековато же вы забрались, – покачал головой Раничев. – Ну ты понятно – давно о Москве подумывал, да и родина твоя под Ельцом, а вот магрибинец – и чего его понесло на север?

– Думаю, он просто-напросто воспользовался тем караваном, что попался под руку, – ордынец пожал плечами. – Не до выбора ему было, честно сказать – поскорей бы убраться. Эмир бы не потерпел отсутствия столь видного предсказателя в китайском походе – и этот поход стал бы для колдуна последним.

– Мухши-Наручад, – тихо вымолвил Иван. – Это же совсем рядом.

– Да, недалеко, в лесах.

– Орда…

– Да какая, к чертям собачьим, Орда? – Тайгай презрительно замахал руками. – После походов Тимура от Орды, считай, одни клочья остались. Вот и эти, мишари хана Бехана, можно сказать, сами по себе живут. Нет, ну Едигею, думаю, что-то платят, так, мелочь. Да и что с них возьмешь? Там ведь, сам знаешь, одни леса да урочища.

– Знаю, – Раничев задумчиво кивнул. – И города у них – не города, а какие-то лесные остроги – Сараклыч, Каньгуш, Темников.

– Вот в Темников и подался беглый колдун, – усмехнулся ордынец. – Там его и ищи, ежели надо. Только поторопись!

– А что так?

– Так ведь Хасан не век вековать в Темникове будет, поди уже прознал про смерть Тимура, да и забыли про него… Самое время обратно в Магриб двинуть – уж куда лучше, чем прозябать в чащобе.

– А ведь ты, пожалуй, прав, Тайгай, – протянул Раничев. – Да наверняка прав… А Темников, он ведь рядом, дороги знать – за несколько дней добраться можно. Да-а… Митрофан-охотник те места хорошо знает, да и сам…

– Ты что это там шепчешь, – ордынец обнял приятеля за плечи и, подмигнув, прошептал. – Там, у стенки, в дальнем углу – двое… Один – остроносый, другой – толстяк. Осторожненько обернись, посмотри.

Раничев, сделав вид, что невзначай скинул локтем на пол положенную на край стола шапку, нагнулся, быстро окинув взглядом дальний угол корчмы. Действительно – двое: остроносый – чернявый, с вислыми тонкими усиками и каким-то маслянистым неприятным взглядом, и толстяк – жирный, щекастый, толстоносый, с редкой курчавой бородкой – похоже, не дурак выпить. В отличие от одетого в какую-то замызганную сермягу толстяка остроносый, судя по одежке, был не из простых – поверх летнего полукафтанья однорядка недешевого немецкого сукна, у пояса – кожаный кошель.

Подняв шапку, Иван уселся на лавку.

– Ну? И кто же это?

– Толстяка я не знаю, – прошептал Тайгай. – А остроносый – Никитка Суевлев, боярин брянский – человеце Витовта. Я уж давненько на них посматриваю – не за нами ли наблюдают?

– А боярин этот тебя знает?

– Знает, как не знать? Видал на Москве, он ведь оттуда сюда приехал. При Василии воду мутил, теперь здесь. Не нравится мне, что они за нами смотрят…

Тайгай подмигнул Ранчиеву и неожиданно предложил набить обоим морды:

– Сейчас выйдем – будто спешим, а сами остановимся за углом, дождемся, и…

– Э, Тайгай, Тайгай, – тихо рассмеялся Иван. – Вижу, не терпится тебе устроить хорошую драку.

– А чего они на нас пялятся? Ну – идем?

– А, была не была, – Раничев махнул рукой. – Пошли.

Выйдя на улицу, они завернули за угол – не за те хоромы, что располагались рядом с корчмой, а за следующие – остановились, прижимаясь к забору. С черного звездного неба сияющим тазом выпялилась луна. Видно было хорошо, и слышно тоже – вона, за углом явно кто-то бежал.

Выглянув, Раничев тут же опознал толстяка и, не долго думая, поставил ему подножку. Не вписавшись в поворот, толстяк с разбега загремел на землю, звонко ударившись лбом о толстую доску забора. Доска загудела. За забором послышались рассерженный лай и чьи-то крики.