с девичьим лицом, жил со своей матерью в Хюэ и зарабатывал на жизнь тем, что жарил мясо в продуктовой лавке, пока его не начал содержать Андерхилл. Второй «цветочек» в самом деле работал на цветочном рынке в Хюэ, и Пумо как-то обедал вместе с Андерхиллом, юношей и его сестрой и матерью. И увидев тогда, сколько нежности соединяло этих четверых людей, Пумо, будь такое возможным, с радостью породнился бы с ними. Эту семью Тим тоже содержал. А теперь, так случилось, ее поддерживал и Пумо, потому что, когда самый любимый «цветочек» Андерхилла Винь наконец отыскал его в Нью-Йорке в 1975 году, Пумо вспомнил превосходную еду, которую тот готовил, а также тепло и доброту в их маленьком доме, и взял его на работу шеф-поваром. Винь сильно изменился: он казался старше, жестче и уже не таким жизнерадостным. (К тому же он стал отцом ребенка, потерял жену и долгое время стажировался на кухне вьетнамского ресторана в Париже.) Никто из друзей Пумо не знал истории Виня. Гарри Биверс как будто видел его однажды с Андерхиллом, но вскоре забыл об этом: по каким-то ему одному известным причинам Биверс убедил себя, что Винь родом из Ан Лат – деревни близ Я-Тука, – и всякий раз, когда Биверс видел Виня или его дочь, он напрягался и обретал какой-то загнанный вид.

– Ты как будто повеселел, – заметила Мэгги.

– Коко – это не Андерхилл, – ответил Тина. – Сукин сын хоть и был шизиком, но шизиком самым здравомыслящим, какого только можно вообразить.

Мэгги ничего не сказала и не сделала – не выпустила его руку из своих, даже не моргнула, глядя на него, и он не понял, услышала ли она его. А может, почувствовала себя уязвленной. Поезд с грохотом влетел на станцию и, дернувшись, остановился. Зашипели, расходясь, двери, и в вагоне стало тихо. Пумо на мгновение замер. Мэгги потянула его и подняла на ноги. Когда Тина вышел из вагона, он склонился над Мэгги и крепко, как только мог, обнял ее.

– Я тоже тебя люблю, – отозвалась она. – Только не пойму, я самая здравомыслящая из сумасшедших или наоборот.

Когда они свернули на Гранд-стрит, Мэгги ахнула.

– Извини, что не предупредил, – сказал Пумо.

Стопки кирпичей, штабели досок, мешки со штукатуркой и распиленные обрезки демонтированных труб заполняли тротуар перед «Сайгоном». Рабочие в парках и толстых перчатках, пригибая головы от ветра, вывозили тачки со строительным мусором из парадной двери и старательно сваливали их в контейнер. Два грузовика стояли бок о бок у контейнера: один с надписью «Скапелли констракшн Ко», второй – с другой маркировкой: «Маклиндон – дезинсекция и дератизация». Между рестораном и грузовиками взад-вперед бродили люди в касках. Мэгги увидела Виня – тот разговаривал с женщиной, державшей в руках пачку развернутых чертежей: шеф-повар подмигнул ей, а затем помахал Пумо.

– Надо поговорить! – крикнул Винь.

– Представляю, каково внутри, – сказала Мэгги.

– Не так жутко, как снаружи. Кухню всю разворотили, большую часть обеденного зала – тоже. Винь помогает мне – шпыняет кого надо, когда меня нет. Пришлось разобрать всю заднюю стену, а затем перестроить часть подвала.

Он вставлял ключ в белую дверь рядом с дверью «Сайгона», но открыть не успел: пожав руку архитектору, торопливо подошел Винь.

– Рад снова видеть тебя, Мэгги, – поздоровался Винь и сразу же обратился к Пумо на вьетнамском. Тина ответил тоже на вьетнамском, застонал и повернулся к Мэгги с выражением растущего беспокойства на лице.

– Пол провалился?

– Сегодня утром кто-то сюда залез. Меня не было часов с восьми утра – я выходил позавтракать и связаться кое с кем из поставщиков. Поскольку мы все это затеяли, то расширяем кухню, и, как обычно, мне приходится носиться по всему ресторану, что я и делал до того момента, пока меня не остановила последняя страница «Вилледж войс».