– Я к Лясику ездил, хотел взять лекарство, тебя обрадовать, но там заваруха с его женой случилась, не успел к тебе.

Рыжик прикурил второй джоинт так воровато, что Кока невольно обернулся – кого он боится?.. Кто тут, в номере, кроме них?.. Или Рыжик боится самого себя, трава лишает его способности связно мыслить, делает дебилоидом.

После затяжки Рыжик совсем потерял покой, стал щипать бородку, что-то бормотать, бегать по номеру, а Кока вдруг вспомнил:

– Слушай, а можно я душ приму? Я быстро!

– Да, да, конечно. Не спеши. Купайся себе спокойно, время есть, – как-то даже обрадованно отозвался Рыжик, посматривая на часы. – Сколько сейчас? Ох, от этой травы я совсем дурным становлюсь!

Кока залез под воду и продолжал мысленно разговаривать с Рыжиком: “Раз трава на тебя плохо действует, зачем куришь? Сколько тебя знаю – столько и куришь, целыми днями за травой по городу бегаешь!”

Одно время они с Рыжиком покупали анашу у Абона, санитара вендиспансера на улице Камо, где через забор ражие девки-сифилитички, запертые внутри, от нечего делать кричат всякие непристойности. На просьбу взять для них план Абон косился на деньги, говорил, что не знает, осталось ли ещё, брал бабки заскорузлой рукой и через какое-то время выносил газетный свёрток:

– Вот, для вас, самый лучший! Свою мать убью, если вру! Клянусь!

Мать Абона, видно, была крепкого десятка, потому что он обманывал через раз: раз принесёт нормальный пакет, другой – труху.

А потом и сам Рыжик угодил в этот зловещий диспансер – летом в Гаграх завалил в кустах после танцев дородную сисястую эстонку и через три недели обнаружил у себя на члене язву. Кока пошёл вместе с ним в вендиспансер на Пушкинской улице. Районный венеролог оказался весёлым дядькой в мятом халате. Отложил на тарелку хачапури, опустил очки со лба на нос, взглянул издали на Рыжикин вялый съёженный членик с гноеточащей язвочкой, карандашом пошевелил его туда и сюда, со смехом сказал:

– Залетел, генацвале! Ничего, бывает!

– Что это? Триппер? Гонорея? – с надеждой прошептал Рыжик.

– Нет, дорогой, это самый настоящий классический люэс. Французская болезнь. Сифон. Сифак. Сиф.

Рыжик чуть в обморок не упал.

– Сифон? – обалдел и Кока – ведь это слово равно смерти!

– Посмотрите внимательно! Может, это не то, что вы думаете? – прошептал Рыжик, чем вызвал ироническую улыбку.

– Надевай трусы! Нет, это то самое! Шанкр! Чего на него смотреть? Ты женат? Нет? Это хорошо. С кем-нибудь спал после этой шалавы? Нет? Тоже хорошо. Только свой бициллин надо принести, у евреев на Мейдане есть, а то наш, диспансерский, никуда не годится. – Принявшись за хачапури, успокоил: – Ничего, это первая стадия, она лечится. Будут тебя один месяц три раза в день в задницу колоть – и всё нормально! Я так думаю, а как я думаю – так думает Бог! – пошутил он, пряча полтинник за визит и выписывая направление в городской стационар на улице Камо. – Позовите там следующего мандастрадальца!

Напоследок дядька посмотрел на них весёлыми глазами и подал с ухмылкой брошюрку, в которой что-то подчеркнул на первой странице:

– Почитайте на досуге! Может, что-нибудь пригодится! Наука! С ней не поспоришь!

…Они угрюмо, без сил опустились на скамейку возле диспансера. Мимо шли люди, смеялись, болтали, ехали машины, шаркала метлой дворничиха, а они пришибленно молчали. О чём думал Рыжик – понять нетрудно, но и Коке было не по себе: они с Рыжиком всю дорогу вместе курят дурь, передают друг другу косяки, – а не перекидывается ли сифон таким макаром?.. Но он вида не подавал и, как мог, успокаивал Рыжика: