— Иди воды натаскай, пока я намешаю.

— Ну, Лорка...

— Отцу скажу…

Брат почесал недавние приключения, осевшие розгой на то место, что под портками прячут, вздохнул и поплелся в сенцы, где долго громыхал пустым ведром. Лязгнула клямка, дверь хлопнула, вынося шум наружу.

— Виииии! — ввинтилось в уши со двора.

Лорка вытащила из печи чугун с вареной водой, быстро намешала в ведре отрубей, покрутившись, плюхнула туда же остатки недоеденного позавчерашнего супа, прихватила другой рукой подойник и вышла. Наружная дверь была открыта, и в нее уже с интересом заглядывали две усатые кошачьи морды и одна петушиная.

— Вот же, — девушка потеснила нахлебников, петух успел склюнуть с краю ведра серый комок болтушки, коты заметались в ногах, добавляя в визг и мычание пронзительный двухголосый мяв. Путаясь в котах и поминая Единого, Лорка добралась до хлева.

Подойник оттягивал руку. Коты орали дурниной, пока девушка не плеснула молока в старую щербатую миску. Ведро с водой стояло на приступке у колодца, а Томаша и след простыл. И гадать не надо, уже на торжок сбег. Напоив корову, процедив молоко и разлив его по крынкам, Лорка снесла пузатые глазурованые посудины на ледник. Брата не было. Она выбралась из погреба, покосилась на хлев. Корову надо было уже давно гнать в стадо, но сегодня никто еще не гнал. Пойти за братом? Лорка сходила за зерном для кур. Птичья клетушка была у самого лаза, и как-то так случилось, что, когда девушка опрокинула принесенное в корытце и открыла дверцу, чтоб куры вышли, ее ноги сами собой оказались по ту сторону плетня.

На дорогу она больше не смотрела. И так знала — эльфий страж на месте и с этого места не двинется. Пригнувшись, юркнула по тропке и не разгибала спины, пока почти носом не уперлась в свальник. Расхлябанная калитка в огороже торжка была приоткрыта. Из щели торчали знакомые портки. Иногда показывалась рука, тянулась и почесывала зудящую кожу под заплаткой.

— Томаш, — зашептала Лорка, — а ну домой!

— Тихо ты, не слышно! — зашипел брат.

Звука отломанной со старой рябины ветки оказалось достаточно. Пострел подскочил и, прикрывая дорогое, вприпрыжку помчался к дому. А Лорка осталась, потому что услышала голос-песню.

— А́э тен а́таеʹти ка́ан лленае́ тарм хаелле́ да́эро ин[7].

— По одному от каждого дома возраста лета до конца срока его жизни в наказание, — перевел Лексен.

Редкие его, седеющие на висках волосы, топорщились над ушами, подбородок пробило щетиной, он отчаянно моргал — поднимающееся над ельником солнце слепило глаза — и одергивал криво сидящий кафтан, надетый на исподнюю рубаху, наспех заправленную в штаны. Стоящий в двух пядях от него среброликий на Лексена даже не смотрел, но Лорка точно знала, что отвратителен ему и заискивающий Лексенов голос и вид его, да и все прочие люди тоже. А еще, что выдыхает страж медленно не от того, что так ему природой положено, а потому, что воняет. По правде сказать, несло от свальника знатно, Лорка сама морщилась, что уж говорить про пришлого.

Гринька, часто бывающий в городе с отцом по торговым делам, всякий раз, подсаживаясь к Лорке на сиделках, часто рассказывал, про елфие. Мол, бывают они там часто. Ей нравилось слушать, и парень разливался соловьем.

— Одежу носят цветную, яркую в несколько слоев, как девки, и пахнет от них так же, цветами да травой. Косы плетут рядами и каменьями всякими и цветными шнурами украшают, а когда и так ходят, тогда со спины точно от плечистой крали не отличишь. Только наши-то с собой мечи не таскают, а у этих завсегда либо меч, либо кинжал. И ходят, как трава речная на дне стелется, вот, как ты, — и Гринька смотрел масляными глазами и лез обниматься. Дурак.