– Ща у вас там теленок рожится! – орет он мне.

Бетси прыгает к нему в машину, я распахиваю ворота.

Мы летим туда, где Авенезер трубит свою весть.

– Это ж там, где Абдул на той неделе скопытился, – сказал я Бадди. – Они там каждую ночь теперь спят.

– Ты ее послушай только, – сказала Бетси. – Ох батюшки, надеюсь, она не решила, что…

Поздно. У Авенезер в голове уже сплелась ошибка: раннее утро, едет машина, убийство из памяти еще не стерлось… и первоначальный зов о помощи стал предостерегающим визгом. Она прочно утвердилась между нами и рожающей сестрой своей и заревела:

– Это смертельный фургон! Беги к лесу, милочка! А я этих гадов попробую задержать.

Все утро мы пытались найти корову в болоте. Наконец засекли, где она прячется, – по изнуренному сопенью. Она лежала на боку в зарослях ежевики. По размеру передних копыт теленка, торчавших наружу, мы поняли – здоровенный, слишком велик для такой юной телки. Может, она и смогла бы выдавить его сама на поле, когда все только началось, но ложная тревога Авенезер отправила ее в бега, и силы иссякли. Теперь ей требовалось помочь.

Я попробовал набросить ей на голову петлю, но ее норов мог сравниться лишь с моей неумелостью. Остаток дня мы с Бетси и детьми гонялись за ней от одних колючек к другим. И нигде не хватало места, чтобы я хорошенько накинул петлю. Наконец я сменил лассо на свой старый борцовский шлем и забрался на нижние ветки крупноплодного дуба. Когда Бетси с детьми загнали корову под меня, я прыгнул и весом своим ее завалил. И держал, пока Квистон не накинул одну петлю ей на заднюю ногу, а Бетси – другую на шею. Третьей мы обвязали ей вторую заднюю ногу и все веревки закрепили на трех деревьях. Квис сел ей на голову, чтобы не взбрыкнула. Я обмотал выступавшие копыта теленка бельевой веревкой и принялся тянуть. Бетси массировала ей живот, а малыш Калеб с ней разговаривал и гладил шею. Когда начиналась схватка, я упирался ногами по обе стороны ее распяленного крупа и тащил на себя. Веревка оборвалась, и я сложил ее пополам, а когда оборвалась и эта – еще раз пополам и тянул за учетверенную.

Село солнце. Шерри принесла из дому фонарик и мокрые тряпки, промакивать нам рожи, пока мы рожаем. Стирать кровь, грязь, пот и говно. В конце концов могучим рывком, с хрюканьем и разрывом всех отверстий он вылез наружу – симпатичный бычок, весь черный, только в углу рта белая полоска, словно уже напился молока и теперь пускает слюни. Он не дышал. Бетси вдувала ему в легкие воздух, пока те не заработали сами.

Мы дали корове подняться, но петлю с шеи не сняли, чтобы в изможденном безумстве своем мамаша никуда не сбежала, не приняв теленка. Шерри притащила ей ведро воды, и, пока животина пила, мы держались подальше и светили на него фонариком. Попив и успокоившись, корова шагнула вперед – обнюхать шаткую детку. Я выключил свет.

Взошла луна, просочилась кляксами сквозь дубовую листву. Корова принялась лизать теленка. Мне захотелось снять у нее с шеи веревку, чтобы не запуталась в кустарнике, но корова меня и близко к узлу не подпускала. Я раскрыл охотничий нож, подкрался как можно ближе и стал очень нежно перепиливать веревку в нескольких футах от ее натужно склоненной головы, при этом мурлыча себе под нос. Она переводила взгляд с меня на теленка, освещенного луной. Видно было, как возвращается доверие.

Но в колоде явно оставались оба джокера. Распались последние волокна веревки, и тут на дороге задребезжала машина – и затормозила со скрежетом у нашего почтового ящика, затем сдала назад, свернула к нам на дорожку и заглушила мотор. Раздался громкий выхлоп – и корова панически рванулась прочь, прямо по своему бессчастному теленку.