Он и так давно это знал. Сомнений нет, в больнице родителям пришлось заполнить какие-нибудь бумажки, а страховая компания прислала все мои данные.

– Верно, – доктор Альварес многозначительно улыбнулся. – Я задаю эти вопросы не из желания тебя обидеть, мне нужно исключить амнезию после аварии, отека или хирургического вмешательства. Так ты все помнишь? – он скептически смотрел на меня, следя за каждым движением, за каждой реакцией.

– Да, – заявила я и вполовину не так уверенно, как собиралась.

«Не знаю», – мелькнуло у меня в голове.

– Могут быть незначительные провалы в памяти, но беспокоиться не стоит. Воспоминания постепенно вернутся. В случае, если это не произойдет и ты почувствуешь неладное, пожалуйста, немедленно дай знать.

Я в очередной раз кивнула, избегая пристального взгляда доктора Альвареса, потому что больше не могла его выдержать.

– Остальные тоже в порядке? – быстро поинтересовалась я, меняя тему.

– В полном, – только и сказал доктор Альварес.

Папа что-то спросил, и после недолгого разговора, в который я почти не вслушивалась, доктор Альварес вышел из палаты. Теперь я осталась наедине с родителями и Лу, которая ворочалась, потихоньку просыпаясь.

К ноге снова прилила кровь, онемение прошло, но появилось болезненное покалывание. А я взгляда не могла отвести от младшей сестренки: она села, устало потирая глаза, сонно посмотрела на улыбающихся родителей. Повернув ко мне лохматую головку, Лу вдруг широко распахнула глаза и в изумлении приоткрыла рот. Ее губки задрожали, она крепко прижала к себе игрушку и замерла. А я вдруг осознала, что впервые по-настоящему на нее посмотрела.

Я отчетливо поняла, что Лу ко мне испытывает, и чуть не задохнулась от чувства, неожиданно всколыхнувшегося во мне. Тихо плача, Лу сидела у меня в ногах, а я недоумевала: почему она не подвигается ближе? Почему не обнимает меня? В моих воспоминаниях она постоянно это делала. А теперь почему-то нет… И все же я попыталась улыбнуться.

Я солгала.

Доктор Альварес спросил, все ли со мной хорошо, все ли я помню, и получил утвердительный ответ. Теперь очевидно, что это была ложь. У меня тысячи воспоминаний, некоторые, возможно, не связаны между собой. И да, есть небольшие провалы, однако я помнила свою жизнь. Видела ее кристально ясно. Тем не менее голосок в голове никак не умолкал. Он все твердил: «Чего-то недостает!»

«Мальчик, – вдруг осенило меня. – Мальчик и песок между пальцами…»

Резко подняв голову, я взглянула на родителей, пальцами сжала белое больничное одеяло.

– Я хочу увидеть Сэма.

По лицу папы прочесть ничего невозможно, а вот мама очень растерялась.

– Сэма? – переспросила она ошеломленно, недоверчиво. – Ты про Сэмюэля Рабе?

Я снова посмотрела на сестренку, которая о чем-то крепко задумалась. Она уже вытерла слезы и тряслась не так сильно, как прежде. Лу сосредоточенно глядела то на меня, то на родителей, нахмурив лоб и прищурив уставшие глаза так, что они стали похожи на щелочки. Наклонив голову, она задумчиво поджала губки. И вдруг громко фыркнула.

От Лу меня отвлекла мама.

– Но ты не… Сэм ведь… – заикалась она.

И умолкла, когда вмешался папа. Он положил руку ей на плечо, заставляя замолчать, и расплылся в широкой улыбке.

Тогда что плохого было в моем желании?

– Я ему передам.

Я со вздохом кивнула, не обращая внимания на странное поведение мамы. Она тоже улыбнулась, сначала неуверенно, а затем все шире и шире. Обернувшись к папе, она накрыла его руку своею.

– Сэм? – раздался нежный голосок Лу. – Думаю, я его знаю. Да, я его помню, – она снова задумалась.