Въезжая в Нью-Йорк со стороны аэропорта, мы увидели огромные здания Манхэттена и мириады огоньков, отражавшихся в сумерках от поверхности Гудзона. Потом, поселившись в отеле в центре города, мы взяли такси, чтобы отправиться в Бруклин.

Там, возле неприглядного дома, облицованного бурым железистым песчаником, нас ждал Ларри Лейноф, отец Одри Блум-Лейноф, исчезнувшей шесть лет назад, в 1998 году. Тогда Одри было четыре года. Ларри был тих и обладал приятными манерами, аккуратной седоватой бородкой и глазами грустной собаки. Пригласив нас в обставленную по-спартански гостиную, он просто сидел и рассказывал об Одри, не обращая внимания на работающую камеру и жаркие лучи осветительных приборов. Пока он говорил, его руки постоянно возвращались к потрепанным фотографиям дочери, расставленным на подлокотнике его кресла.

Марсия Блум-Лейноф, бывшая жена Ларри, изо всех сил старалась найти весомый повод, чтобы запретить отцу Одри, ее дедушке и бабушке видеться с ней. Суду были предъявлены безосновательные обвинения, которые все же были тщательно расследованы представителями властей и целым штатом специалистов по защите детей от насилия. Обвинения были отвергнуты, но постоянно вводя суд в заблуждение требованиями провести бесполезные многомесячные расследования, Марсия выиграла время и сумела вывезти Одри из Америки в Израиль, где мать с дочерью просто исчезли. С тех пор Ларри о них ничего не слышал. Удивительно, какой ущерб могут нанести женщины себе и обществу, выдвигая подобные ложные обвинения!

Ларри организовал веб-сайт, надеясь, что однажды его дочь сможет с ним связаться, пусть даже из чистого любопытства. Правда, если она будет думать, что он еще жив.

Первая встреча с таким же, как я, оставленным родителем наглядно продемонстрировала мне, что может сделать с человеком долгое расставание с ребенком. Боль и эмоции, обнаженные, лишенные оправ и красивых оберток, смотрели на меня глазами Ларри.

Довольно долго в обществе бытовало ошибочное мнение, что детей воруют лишь отцы. Вот только насильственное отлучение ребенка от дома не имеет никакого отношения к полу и слишком часто уходит корнями в стремление к власти и мести.

Когда в тот вечер мы покидали Бруклин, я сидела отвернувшись к окну автомобиля, чтобы никто не видел моих слез. Мы приближались к Манхэттену, и клубы пара, вырывавшегося из вентиляционных люков, чем-то напоминали мне мои собственные призрачные надежды, что я найду своих детей еще до того, как шесть лет расставания с ними оставят на мне такой же глубокий отпечаток.

На следующее утро, очнувшись от беспокойного сна, я отправилась на улицы Нью-Йорка. Поплотнее запахнувшись в черный плащ и натянув бархатную шапочку на уши, я смешалась с потоком приехавших в город на работу жителей пригородов. В тот день снимать мы должны были только ближе к вечеру, поэтому у меня появилась возможность побыть наедине с собой и со своими мыслями. С Тридцать восьмой улицы я повернула в сторону центра, перешла на Пятую авеню в поисках магазина деликатесов: мне ужасно хотелось пирожка с копченой лососиной. Но вместо магазина я наткнулась на викторианский готический фасад собора Святого Патрика. Огромное круглое витражное окно венчало вход в собор, и солнечные лучи, проходя сквозь него, падали цветными брызгами на мостовую внешнего дворика. Повинуясь странному желанию, я поднялась по ступеням, увидела открытую дверь и неожиданно оказалась внутри собора.

Я уже давно не заходила в церковь. Если не считать Рождества и похорон моей любимой бабушки, я старалась избегать мест христианского поклонения, чтобы не создавать у людей ошибочного впечатления о том, что религия играет значимую роль в моей жизни. Со времени похищения Аддина и Шахиры средства массовой информации так активно обсуждали и сравнивали христианство и ислам применительно к моей семье, что я уже боялась заходить в церковь, чтобы снова не всколыхнуть общественное мнение. К тому же мне не хотелось оскорблять религиозные убеждения моего бывшего мужа или тех его сторонников, которые считали похищение моих детей своеобразным актом джихада, священной мусульманской войны. Но здесь, в этом городе, находясь в тысячах миль от жадных людских глаз, я чувствовала себя в безопасности.