– Мальчик мой, когда ты вырастешь и станешь рыцарем, – серьезно говорила тетя Катя, скручивая светлые волосы в пучок, – я куплю тебе самую лучшую лошадь. Уверена, ты будешь отлично смотреться в седле со щитом и копьем. Проезжай почаще под моим окном, мне будет приятно.

«Сумасшедшая она, что ли?..» – думал Никита, которому тогда было девять лет.

Это он потом понял, что тетя Катя самая лучшая. Когда, приехав в очередной раз в гости, она отправилась на школьное собрание и хладнокровно приняла всю правду о поведении племянника. Не выдала.

– Мальчик мой, – поздно вечером наедине сказала она Никите, – три драки за неделю – это явный перебор. Учись побеждать противника мозгами, взглядом, внутренней силой. Поверь, это гораздо интереснее и приятнее.

В двадцать лет Никита снял квартиру и съехал. И стало легче: свобода подхватила, закружила и подарила довольно много новых впечатлений и устремлений. Отцовская забота, направленная на Женьку, больше не сжимала сердце до боли, и суета сводной сестры вокруг отца не рождала вспышки раздражения. Теперь это все было где-то там… в другом измерении. Не перед глазами.

Годы шли. Никита достиг очень многого, ему стали предлагать большие проекты по всей России. И он колесил по стране, получая удовольствие от дизайнерского азарта и просто от жизни.

– Когда женишься? – зимой спрашивал отец. – Неужели до сих пор не встретил хорошую девушку? Никита, тебе уже двадцать восемь лет.

– Не встретил, – отвечал он с легкостью и улыбкой. – И, честно говоря, жениться пока не хочется.

Случались в его жизни и короткие романы, и долгие (а однажды даже показалось, что сердце разбито), но потом душа успокаивалась и не просила возврата к утраченным отношениям. Было и прошло. Никита старался не прикипать, не давать обещаний и особо не фантазировать. И это впоследствии избавляло от многих минусов расставания. Да и всегда можно взять лишний дизайнерский проект, который значительно сократит свободное время, увлечет и спасет от малоприятных воспоминаний.

Никита вышел из комнаты сводной сестры и остановился около узкого длинного зеркала, украшавшего стену коридора. До похорон он не видел Женьку… Четыре года? Пять лет?.. Конечно, выросла и изменилась. Кажется, ей сейчас двадцать два. Но рассматривать ее не было ни сил, ни желания. Не о сводной сестре он думал в те тяжелые дни… Худая, бледная, в черном платке, нелепо повязанном на деревенский манер, в черном безразмерном платье. Глаза красные, губы синие.

На поминках Никита в основном общался с тетей Катей, а в сторону Евгении не поворачивался. Она что-то говорила об отце, но он не слушал. Вернее, слова влетали в легкие с воздухом, но их нестерпимо хотелось побыстрее выдохнуть. Как же больно терять, как же больно… «Папа, папа…» – мысленно твердил Никита, чувствуя себя отвратительно.

Нужно было чаще звонить отцу.

И встречаться.

Задавать вопросы.

Рассказывать о себе.

Хотя он же звонил.

И приезжал.

В такие моменты все кажется недостаточным.

– Сколько можно тянуть… – Никита нервно потер ладонью небритую щеку и направился к письменному столу отца.

Руки немного дрожали, когда он открывал конверт, вена на виске запульсировала, а тиканье настенных часов показалось слишком громким.

Обычный белый лист бумаги, сложенный два раза. И взгляд побежал по строчкам.