— Зачем это вам? — прямо спросил он.

Идиллийка какое-то время медлила с ответом, будто сама его не знала.

— Я просто хочу сделать что-то хорошее для вас, — наконец сказала она.

— А что взамен? — насторожился Чимбик.

— Наверное, взамен я немного успокою свою совесть, — опустила взгляд Талика. — У вас не было детства, так пусть хоть сейчас что-то изменится к лучшему.

Ответа сержант не понял. Какая связь между чувством вины, которое дворняги называли «совестью», и процессом роста репликантов? Почему идиллийка, не имевшая к этому отношения, испытывает вину? Почему считает, что у него не было детства? Он прошёл все положенные этапы взросления.

Но тему сержант развивать не стал, опасаясь спугнуть удачу. Кто знает, может, Талика и правда сумеет договориться о пропуске в город?

— Я... буду благодарен, если вам удастся, — ответил Чимбик.

Брауни выход за пределы туристической зоны не волновал. Он встал со скамейки и настороженно, будто передвигался по минному полю, шаг за шагом двинулся к группе играющих детей, среди которых мелькала и ребятня с фиолетовой кожей. Чимбик его понимал: ему и самому было любопытно ещё раз испытать эмпатию на себе. До сих пор его знакомство с этим воздействием можно было назвать скорее негативным опытом. Если не считать молчаливого понимания Эйнджелы, он испытывал на себе в основном страх и боль эмпатов. А ведь они, наверное, могли поделиться и чем-то хорошим. Как эти дети.

Чимбик с интересом и лёгким беспокойством считывал телеметрию брони Брауни. Тот как раз остановился, разглядывая ребятишек, валявшихся в траве с крупными рысями. Сержант обратил внимание на специальные насадки на когтях кошек. Как местные решили проблему с зубами хищника, оставалось только гадать, но несчастными животные не выглядели. Ни обилие людей, ни повышенный уровень шума не волновали зверей, охотно игравших с детьми. Они прыгали на мелких дворняг, толкали мягкими лапами, валили на траву и ловко выворачивались из ручек.

Совершенно бессмысленное занятие, на взгляд Чимбика, но дети выглядели счастливыми.

Талика негромко спросила:

— Хотите погладить или покормить какое-то животное? У каждого вольера стоит автомат с лакомствами.

— Может, в другой раз, — ответил Брауни.

Изображение с камер его шлема сместилось на Талику.

— А как вы живёте? — полюбопытствовал однорукий репликант. — Постоянно испытывая множественные воздействия на психику? Это... выводит из равновесия.

В этот момент один из идиллийских малышей неудачно упал и расплакался. Брауни ощутил незначительную боль и просто невероятную, всепоглощающую обиду, густо замешанную на разочаровании. Будто рухнул целый мир. Репликант потрясённо умолк и лишь через несколько секунд осознал, что по щекам текут слёзы. Невероятное, невозможное событие. Репликанты не плакали с раннего детства, лет с двух. Воздействие слезоточивого газа и иную стимуляцию слёзных каналов Брауни в расчёт не брал. Но сейчас... Сейчас слёзы вызвала незнакомая, всепоглощающая детская обида за испорченную игру.

Рядом с рыдающим малышом плакали инопланетные дети и даже кое-кто из взрослых. Более того, и звери проявляли беспокойство, хотя на них эмпатия явно действовала слабее или вовсе иначе.

Талика осторожно нащупала руку растерявшегося репликанта и отвела его в сторону, разрывая контакт с ребёнком.

— Мы привыкли и научились с этим жить, — ответила она на заданный, казалось, вечность назад вопрос. — Это как слух. Поначалу резкие громкие звуки рядом пугают, шум города оглушает, но со временем ты неосознанно фильтруешь то, что слышишь. Обращаешь внимание на приятное, настораживаешься, если что-то кажется опасным, и не замечаешь фонового гула.