— Что происходит? — раздался требовательный голос.

Чимбик стиснул зубы. Обладателя голоса он знал хорошо. Даже лучше, чем хотело. Лейтенант Алер Дюран, командир взвода ремонтников, репликантов ненавидел и не считал должным скрывать это чувство. А потому пользовался любым поводом, чтобы указать искусственным солдатам их истинное, по мнению лейтенанта, место. Чимбика Дюран ненавидел особенно сильно за нехарактерную для репликантов привычку огрызаться. Сержант отвечал ему взаимностью.

— Я против взаимодействия идиллийцев с нашим батальоном, лейтенант, сэр, — он неторопливо повернулся и нарочито небрежно отсалютовал.

— А тебя никто не спрашивает, штамповка! — прошипел Дюран, нависая над сержантом.

Лейтенант при росте в метр девяносто восемь обладал комплекцией чемпиона-тяжеловеса, и сухой, поджарый Чимбик смотрелся на его фоне несерьёзно.

— Лейтенант, сэр, — стараясь говорить ровно, тот предпринял попытку достучаться до здравомыслия человека. — Я был свидетелем того, как одна-единственная идиллийка с помощью эмпатии вывела из строя отделение обученных пехотинцев. При эвакуации подбитых машин с поля боя идиллиец может получить ранение, и его боль ощутят все, кто находится рядом. Точно так же, как они сами почувствуют то же, что и ближайшие пострадавшие.

— То есть ты считаешь, что в штабе сидят тупорылые придурки, не способные к здравомыслию? — в отличие от Чимбика, Дюран и не думал говорить тихо.

— Нет, сэр. Я всего лишь озвучиваю факт…

— …на который всем насрать, штамповка! — рявкнул лейтенант.

Идиллийка перевела растерянный взгляд с одного на другого и с наивностью, граничащей с идиотизмом, спросила:

— Зачем вы ссоритесь, вместо того чтобы найти выход?

Заговори один из багги — это вызвало бы меньше удивления. Спорщики на миг замолчали и, переведя взгляд на неожиданно подавшего голос ополченца, хором рявкнули:

— Заткнись!

Идиллийка смотрела на них как на буйнопомешанных, начавших ни с того, ни с сего биться головами о стены. На её выразительном лице сочувствие явно мешалось с жалостью. Хомайер ухватил её под руку и уволок за машину, подальше от начальственных глаз.

— Не смей орать на моего курсанта! — вновь переключился на Чимбика Дюран.

— Ваш курсант нарушил субординацию! — рявкнул в ответ сержант.

— Да твоё какое дело, штамповка? Обучение ополчения — моё дело. Твоё — скакать с автоматом. Тебе не нравятся идиллийцы? Так есть такая вещь, как рапорт, если ты забыл, — Дюран ревел, словно медведь. — Не устраивает что-то — пишешь и отправляешь своему командиру. Вспомнил?

— Да, сэр, — выплюнул сержант, сгорая от бешенства.

Незримый поводок натянулся и душил жаждавшего крови репликанта.

«Ну, давай, ударь, — взгляд сержанта словно подстрекал Дюрана. — Ударь, чтобы я мог свернуть твою шею, бык тупой».

— Вот там и излагай свои никому нахрен не нужные мнения! Пшёл вон, урод, — прошипел лейтенант.

— Вы хотели сказать, «Свободны, сержант»? — уточнил Чимбик. — Не может же офицер нарушать устав, да, сэр?

Лицо человека исказилось от ненависти. Дюран в бешенстве огляделся. На нём скрестилось множество взглядов. В том, что все присутствующие слышали перепалку, можно было не сомневаться. Как и том, что любой из подчинённых лейтенанта тут же сдаст «горячо любимого» командира, подтвердив, что это Дюран первым нанёс оскорбление младшему по званию. Пусть и репликанту.

— Свободны, сержант, — если бы взглядом можно было убивать, от Чимбика не осталось бы и мокрого места.

— Есть, сэр, — репликант отсалютовал и пошёл к воротам бокса, чувствуя, что вот-вот взорвётся от переполняющей злобы.