Марина.

После занятий домой я возвращаюсь одна, шагаю по аллее, иногда рассматривая начинающую желтеть листву или хмурое небо. Погода испортилась слишком быстро, вроде только вчера мы умирали от жары, теперь же прячемся от холодного ветра и дождя.

Но, несмотря на это, я тихо радуюсь, что все  закончилось. Боря помог Саше, его отпустили, и уже как четыре недели назад он улетел к отцу. Наверное, теперь будет работать там и приезжать пару раз в год. Конечно, все это как-то грустно, но все хорошо, что хорошо заканчивается. Он жив, здоров и избавился от набросившихся на него проблем. Стоит порадоваться.

Так странно, мы были так близки, а теперь все рухнуло, как неустойчивый карточный домик. Раз - и ничего нет. Касаюсь своих губ, вспоминая этот странный и отчасти агрессивный поцелуй на моей кухне. В голове всплывают его слова о том, что между нами больше нет дружбы, о том, что он обо мне думал, хотел увидеть. Смотрю себе под ноги, чувствуя прилив прохлады, кожа покрывается крупными мурашками, становится не по себе. Его могли убить, ему повезло, очень и очень повезло. От одной только мысли, что Доронин мог погибнуть, во рту становится сухо, а на душе пусто и страшно. Наверное, все же ему будет лучше подальше от нашего города.

Взбежав по ступенькам, перехожу дорогу от парка к нашему двору и застываю между торцами домов. Глазам открывается интересная, как бы сказала Анфиска, картинка. У Доронинского подъезда стоит машина, та самая, на которой приезжала Людка. Стекла тонированные, а вокруг ни души. Отхожу в сторону, скрываясь за ветвями опавшей сирени, присаживаясь на металлическую трубу, огораживающую небольшой палисадник под окнами дома.

Машина стоит минут пять, а после из нее выходит Доронин, следом Люда, они перекидываются еще парой фраз, и, усевшись обратно, Санькина сестра уезжает со двора через второй проезд. Это странно…

Высовываюсь и, ускорив шаг, направляюсь туда. Доронин меня не видит, стоит спиной, прикуривая сигарету.

- Привет, - подаю голос.

Саша разворачивается ко мне, выпуская дым в сторону. Кивает.

Пробегаю глазами по его лицу, вижу тонкую ссадину на переносице и небольшой, уже почти прошедший синяк на скуле. Под бровью все еще яркий шрам. Сглатываю, отводя глаза.

- Привет.

- Я рада, что все закончилось нормально и…

- Спасибо, что пыталась помочь, - прищуривается, а губ касается улыбка.

- Меня не за что благодарить, это все Боря.

- Боря, - Доронин перекатывает его имя на языке. - Точно.

- Твоя мама сказала, что ты был у отца. Это правда?

- Нет, - качает головой, - Людка придумала.

А я было уже поверила, наивная. Его били, видимо, долго и жестоко. Он корчился от боли в больничной койке, а я насочиняла себе радугу с единорогами, глупая.

- В больнице? – морщусь, всего лишь воображая, что с ним было.

- Да.

- Мне очень жаль, что все так вышло. Правда.

- Я знаю, - выбрасывает окурок, не переставая смотреть в мои глаза.

У него тяжелый и в то же время завораживающий взгляд. Я словно под гипнозом, стою и не могу пошевелиться.

- Зайдешь? – кивает на свои окна.

- Ненадолго.

Сашка пропускает меня вперед, открывая подъездную дверь. Мы поднимаемся на этаж, а я спиной чувствую его взгляд, сглатываю.

В квартире шумит телевизор, и стоит нам войти, как теть Аня выбегает в прихожую.

- Санька, - обнимает сына, - Марина, - улыбается мне, - проходите на кухню, чай попьем.

Я разуваюсь и ступаю босыми ногами на линолеум, вырядилась в платье и не нашла с утра колготки. Сашка дает мне тапочки, и я улыбаюсь в знак благодарности.

- Ты, конечно, умеешь удивлять, сын, - вздыхает, - так исчезать, хорошо хоть позвонил почти сразу.