Так как Веня был единственным знакомым мне человеком, который мог быть в курсе о тех, кто на меня напал, плавая в недалекой от них среде, с раннего утра я выдвинулся к нему.

Квартира, куда меня впустила какая-то размалеванная девка, похожая на проститутку, очень отличалась от того, что я видел, приходя сюда школьником. Высокие потолки, забитые техникой и мебелью комнаты, единственное, что осталось прежним. В остальном полная разруха и бардак, местечко, больше смахивающее на притон. В холодильнике банка черной икры, сверток красной рыбы и еще куча всякой всячины, что странно, исходя из присутствующих здесь людей. Их много, и они явно не соображают, что происходит.

Вилейкин сидит в углу комнаты, которая когда-то была кабинетом его отца. Его тушка покоится в черном кожаном кресле, руки расслаблены, а глаза изредка моргают.

Запираю за собой дверь, ставя стул перед Веней спинкой к нему. Открываю плотные алые шторы, впуская в комнату солнечный свет. Воздух, переполненный дымом, кажется затуманенным, что четче видно под яркими лучами.

– Здорово, – сажусь, упираясь руками в спинку.

Веня прищуривается, склоняя голову вбок.

– Доронин?

– Я. Жизнь у тебя кипит, смотрю, – оглядываюсь по сторонам, останавливая взгляд на полке, уставленной книгами.

– Саня?

– Веня, ты совсем утух?

– Я стекло, – наклоняется вперед, – вмажешь?

– В другой раз, – возвращаю внимание к Вилейкину, – слушай, ты же с местными бандосами знаком?

– Смотря кто тебе нужен. Наезжают?

– Не то чтобы, но нужна информация. Парень, Влад, с быком на черном мерине ездит. Меня из-за него вчера так отделали.

– Сын Аккорда? – проводит пальцами по губам, изображая застегивающуюся змейку. – Тут я могила, говорить о Петре Викторовиче – себе дороже.

– Петр Викторович – это Аккорд, а Влад его сын? – переспрашиваю в надежде, что он что-то ляпнет.

– Подожди, – Валик поднимается с кресла и тяжелой походкой со сгорбленной спиной идет к широкому дубовому столу, обитому зеленым сукном. Выдвигает ящик, вытаскивая пакет с белым порошком.

Втянув в себя эту дрянь, запрокидывает голову, широко распахивая глаза.

– Продолжай, – машет рукой, садясь на край стола.

– Кто мог наехать на его сына?

– Звери могли.

– Это кто?

– Это… погоди, так тебя зверье отмудохало? Если это зверье, то они еще вернутся, можешь не сомневаться. Жизни не-да-дут, – дергает указательным пальцем взад-вперед.

– Давай без страшилок, значит, звери…

– Кстати, если хочешь, по старой дружбе могу замолвить за тебя словечко перед Аккордом, за услугу, конечно.

– В другой раз, – поднимаюсь на ноги.

– Заходи, я всегда готов к сотрудничеству. Хотя стой, – хватает за локоть и сразу разжимает пальцы, прочувствовав мое недовольство, – может быть, ты из-за Людки все это спрашиваешь?

– А при чем здесь она…?

– Ты не знаешь? – смотрит на меня выжидающе, а я молчу. – Серьезно? Твоя сестрица полгода как на Герцена обслуживает.

– Ты сейчас мою сестру шлюхой назвал? – сжимаю кулаки, вставая с ним нос к носу.

– Не кипятись, я правду говорю. Ее все видели и знают. Маратик там часто баб снимает, но тебе не рассказал. Интересно, совсем или еще?

– Рот закрой, – хватаю его за горло футболки.

– А я что? Я правду сказал, Доронин, ту, которую друзья твои говорить не захотели.

– Пошел ты! – отталкиваю Веню к стенке и, круто развернувшись, вылетаю в прихожую.

– Дверь входную за собой прикрой, – доносится следом.

По лестнице сбегаю, убрав руки в карманы, во дворе задираю подбородок, мельком смотря в Венины окна. Пинаю валяющийся камень, заворачивая за угол.

То, что он сказал, не укладывается в голове, потому что этого просто не может быть, Людка не такая. Да, она изменилась, стала более отстраненной, озлобленной, холодной, но это ничего не значит. Просто не может значить. Я верю в то, о чем думаю, искренне верю, но все равно иду к Маратику, чтобы вытрясти из него правду. Правду, которая мне понравится, или ту, что изменит мой мир окончательно.