Все уставились на Лиззи, которая сжав кулаки, слушала речь законника.

-Мэтр, у меня вопрос – вдруг прозвучал голос девушки.

-Да, мисс, задавайте – удивился нотариус, как и остальные.

- Если я совершеннолетняя, признаюсь самостоятельной персоной, имею ли я право на опеку над моими младшими сестрами? Что говорит на этот счет закон?

В кабинете вдруг стало тихо как в могиле. Поверенный сглотнул, приставы напряглись: ситуация складывалась нестандартная. Дело в том, что заявление совершеннолетней требовало фиксации здесь и сейчас, никаких отсрочек или переговоров процедура, в коей они присягали, не подразумевала. Если бы о чем-то подобном служители закона бывали предупреждены, имелось место для маневра, а тут как обухом по голове.

В принципе, девушка ничего противоправного не желала. Действительно, она имела право на опеку – при согласии отца как единственного кровного родственника. При этом она брала бы на себя все дальнейшие расходы на содержание подопечных, освобождая тем самым родителя от забот об их судьбе. Баба с возу – кобыле легче. И что же ответит советник?

Но заговорила мачеха, уже взвинченная перечнем того, с чем ей придется расстаться, а уж передача опеки над близнецами с соответствующей потерей имущества…

- Ты с ума сошла, Лиззи? Ты что о себе возомнила? Какая опека? Они постриг примут до начала лета, я уже обо всем договорилась с настоятельницей, а приданое пойдет моим…– Темперанс осеклась, бросила взгляд на багровеющего мужа, на обалдевшего нотариуса, на подобравшихся приставов и спокойную падчерицу.

-Какой постриг, Темперанс? Куда пойдет приданое близнецов? – прошипел советник. – Ты же говорила, девочки остаются в монастыре до 18 лет, а потом ты привезешь их в дом и подберешь партии для замужества вместе с Эммой и Кэтрин, раз уж Лиззи не желает идти замуж?

Темперанс Мортен готова была язык откусить, но слово вылетело…

-Что вы скажете на предложение Вашей старшей дочери? – вернул сэра Мортена на землю нотариус. – Вы согласны, чтобы она приняла на себя опеку над сестрами, для чего забрала их из монастыря, где, как я понимаю, их готовят к постригу, о котором Вы не в курсе? – ехидно произнес поверенный.

– Вы же знаете, что король не приветствует уход молодых девушек в обитель божью и противится желаниям монахинь всячески склонять пансионерок к этому шагу? Мы срочно должны посетить монастырь и переговорить с вашими дочерьми! Это наш долг перед короной! – припечатал нотариус, а приставы закивали в знак согласия.

Темперанс Мортен можно было выносить – женщина сомлела в кресле от волнения и страха. Не такого развития событий она желала, но к такому подтолкнула.

Николас Мортен чувствовал себя последним идиотом, униженным и оскорбленным. Отказаться от опеки – признать ошибки в семейных делах и вынести сор из избы. Отказать дочери – подвести двух других, которых он отдал на заклание циничной и жадной супруге, обведшей его вокруг пальца и почти погубившей его детей от первого брака в угоду своим.

Мужчина осел в кресле и уставился в стену. Он вдруг начал осознавать, что все годы не видел, что происходит у него подносом, принимая на веру слова супруги и ни разу не усомнившись в ней. Может, и затянувшееся девичество старшей – ее рук дело?

Мисс Мортен все также ровно стояла у стола, не меняясь в лице, и ждала ответа человека, называемого ее отцом.

- Лиззи, ты почему не вышла замуж? – тихо спросил он.

- Мне никогда не предлагали – ответила девушка. – Вообще никогда со мной не велись такие разговоры. Миссис Мортен считала, что мое предназначение – домашние хлопоты на благо семьи, поскольку я отрабатываю содержание сестер в монастырской школе, потому что Вы так решили. Это пойдет на пользу мне и им. Поэтому и видеться нам не нужно – так господь проверяет нашу веру и учит смирению, угодному небесам и Вам, отец. Смерть нашей матери есть наказание за грехи наши, сиротство при живом отце – удел для таких ничтожных грешниц, как мы. Нам не следует просить больше, чем нам дано, ибо только так достигнем мы мира и покоя в душе, и отблагодарим ее, миссис Мортен, за заботу о Вас и нас, недостойных.