То, что казалось милым и необычным в начале знакомства, сейчас жутко раздражало. А еще было совершенно неподходящее время для ее «туманов».

– Так, где ты сможешь спрятаться на время? Подумай хорошенько.

– Я подумала, – кивнула Тави, и вдруг ее прекрасное лицо исказила гримаса нечеловеческой скорби.

Тоски, уходящей за грань инфернального.

– Спячка, – сказала она таким тоном, что неведомая бездна разверзлась и передо мной.

– Спячка? – я впервые слышал.

Такая резкая перемена в ее настроении выбила меня из колеи.

– Это последнее убежище, – Тави почти шептала, почему-то оглядываясь с опаской на широко открытое окно. – Мы впадаем в спячку только перед лицом неминуемой гибели. И это все равно как умереть. Ни полета, ни удовольствия, ни наслаждений, которые дает жизнь. Мы уходим в НИГДЕ. Но и нас в этот момент НИГДЕ нет.

– Ты уже пробовала это?

Она покачала головой.

– Нет, но я видела тех, кто выходил из спячки. Они словно… потеряли часть души. Стали такими… Тяжелыми!

Она выглядела перепуганной. Наверное, отсутствие свободы для Тави и в самом деле вело к неминуемой безмерности. К той, откуда не возвращаются.

– Тави, – сказал я так мягко, как только мог. – Что нужно сделать для отправки тебя в эту спячку? А потом – для возвращения?

***

Мы проговорили до утра, и я второй раз за эти сутки сказал сам себе «спасибо» за то, что оставил Чеба у бабАни. Наверное, впервые за все время наших отношений – очень запутанных и неправильных – почувствовал невероятную близость. Перед лицом опасности меня пронзило ощущение, что Тави – воистину родное существо.

Не как до этого – опьяняющая страсть, злость за ее равнодушие к Чебу, головокружение от нечеловеческой сущности. Она просто была моей Тави, такой, какая есть. И я принимал все ее моральные недостатки и бесячие особенности, и до умопомрачения боялся, что с ней случится страшное.

Я любил ее. Сумасшедшую летавицу Тави, совершенно непохожую ни на одно существо, что встречались мне в этой жизни.

А под утро она ушла. Сказала «До встречи» и улыбнулась, но улыбка оказалась кривой и жалкой. Губы дрожали, а прекрасное лицо становилось все прозрачнее. Только крылышки серебрились на фоне восходящего солнца. Не разрешила идти с ней.

– До встречи, – торопливо крикнул я исчезающему силуэту, испугавшись, что если она не услышит, то подумает: ей не к кому возвращаться.

Но ей было к кому. В любом случае я буду ждать. Такова моя судьба.

Одинокий мужчина с ребенком – явление редкое, а потому привлекающее внимание. Сам по себе я ловлю гораздо меньше заинтересованных взглядов от девушек всех возрастов и конфигураций, чем когда мы путешествуем с Чебом. Хотя вообще-то не раз слышал, что я симпатичный. Сам по себе. Не Илья Муромец, конечно, но довольно высок и плечист. Волосы русые, глаза серые. Нос прямой, скулы очерченные. Самая подходящая внешность для шпиона – средняя. При желании можно произвести яркий фурор своим появлением. Или, совсем наоборот, затеряться в толпе.

Сейчас меня вполне устроил бы статус человека-невидимки. Только мимо управника с женским именем Юлий проскользнуть не удалось. Он сидел в нашем дворе на старых качелях. Караулил. Ну, не покачаться же сюда Гаевский явился не таким чтобы уж совсем ранним, но утром?

И ждал он явно меня.

– Захар! Можно на минуточку?

Сейчас, когда Тави в неведомой мне безопасности, я чувствовал себя уверенней. Поэтому кивнул вполне доброжелательно – мог позволить некоторое радушие.

– Меня поджидаете? – в голосе прорезалась вежливая ехидность.