А они вопросы задают:

– Интересно, куда нас?

– Возьми приказ да почитай, там всё прописано. Учёба у нас по линии политико-воспитательной работы, изучения трудов и повышения общекультурного уровня. Нормально всё – не в глушь, не в ЗабВО, в столицу едем, может, Большой театр увидим с балеринками или ГУМ.

– Я в ГУМе ни разу не был, а Москву только на параде видел, когда знамёна к стене бросал. Интересно по ней прошвырнуться.

– Так-то оно так, только непонятно, за каким нам вместо вагона с ручками и тетрадками прицепили в хвост вагон с оружием и цинками? А до того год по лесам натаскивали, как салабонов. Мы же не политработники, чтобы нас подковывать, мы боевые офицеры. За каким нам эта культурная учёба?

– Чтобы ты, неуч, жене про Третьяковку рассказать мог и чулки фильдеперсовые привезти. Не бери в голову, нас послали – мы едем. Под приказом подпись видел?

– Ну видел, Жукова.

– То-то. Константиныч знает, что делает и для чего нас по лесам и урманам гонял…

Тащатся, едут составы к Москве, загоняются на неприметные, за забором, станции.

– Первый взвод, выходи строиться!..

Подъезжают крытые армейские грузовики, развозят, растаскивают личный состав по лесным гарнизонам и лагерям, которых в Подмосковье как поганок.

– Выходи… Вот казарма, вот столовая, вот периметр. Из лагеря ни ногой, за самовольный уход – трибунал и партийный билет на стол. Родственникам о местонахождении не сообщать, ни с кем не общаться, связь через переписку раз в неделю. Вопросы?..

– Долго нам здесь… отдыхать?

– Столько, сколько надо.

Приехали бойцы – и пропали, как и не было их. И вроде ничего не происходит, но всё больше и больше «погон» оседает вокруг столицы, и что это за люди и для чего сюда прибыли – никто толком не знает. Кроме тех, кому положено знать. Тревожное время, непростое, а когда оно простым было? Русь-матушку всегда трясло, и людишки на дыбу отправлялись…

– ЧП у нас, Пётр Семёнович.

– Что такое?

– Дальний дозор людей обнаружил, вроде они в форме лесников, но при армейском оружии и ведут себя странно: далеко не уходят, возле шарашки шныряют, ночуют в шалашах, костры не разводят, не курят, мусор за собой закапывают.

– Сколько их?

– Трое.

– Дозор не засекли?

– Нет, наши глубоко зарылись, их без собак не сыскать. Что теперь делать? Дальше следить?

– Следить можно, только что мы выследим? Лесники тут, да еще по трое, бродить не станут. Здесь и леса-то почти нет. По нашу душу они пришли. Ну или, может, шпионы американские. Брать их надо.

– А если…

– А если не взять, то они что-нибудь обязательно нароют или на дозор наш наткнутся. А так мы хоть знать будем, кто они такие. Брать по-тихому, и чтобы без следов.

«Лесников» повязали на рассвете прямо в шалаше, пикнуть им не дали. Дело это нехитрое для тех, кто десятками «языков» через нейтралку таскал в недавней войне – пристукнули слегка, заткнули рты кляпами, взвалили на плечи и пошли не спеша по заранее намеченной тропке, ветки с пути отодвигая, чтобы случайно их не сломать или лист не обронить. А пара бойцов сзади следы замела и перцем от собак присыпала. Ну, а к утру или днём дождик пройдёт, и вообще никаких следов не останется – были лесники да сгинули.

В шарашке пленных растащили по разным помещениям и допросили. С пристрастием.

– Вы кто такие?

– Мы лесники, кварталы размечаем. Вот у меня документ в кармане.

Верно, документ есть, с фотографией и синими печатями.

– А оружие зачем? Автоматы?

– Так тут медведи.

– Неужели? В ближнем Подмосковье? А умнее ничего не придумал?

Удар не сильный, но болезненный, потому что хорошо поставленный.