«Вы говорите только о гостиницах. А ваш дом?»

«Мой дом – это чемоданы и пароходы. Я черепаха, я ношу свой дом на спине. Я ставлю его в угол моего гостиничного номера, а когда мне становится трудно выносить климат, я взваливаю его на спину и отправляюсь искать места, где небо повыше и воздух посуше».

Брейер планировал вернуться к «дурным ночным мыслям», мучающим Ницше, но сейчас заметил еще более перспективное направление исследования, которое просто не могло не привести его к фройлен Саломе.

«Профессор Ницше, мне показалось, что вы, описывая типичный день вашей жизни, слишком мало говорили о других людях. Простите, что я так расспрашиваю вас, – я знаю, это не совсем те вопросы, которые обычно задает врач, но я придерживаюсь веры в целостность организма. Я думаю, что хорошее физическое самочувствие неотделимо от благополучия психологического».

Ницше вспыхнул. Он достал маленький черепаховый гребешок для усов и какое-то время сидел молча, приводя в порядок свои густые усы. Затем, решившись, он выпрямился, прочистил горло и твердо сказал:

«Вы не первый терапевт, кто обратил на это внимание. Полагаю, вы говорите о сексе. Доктор Ланзони, итальянский консультант, у которого я наблюдался несколько месяцев назад, предположил, что мое состояние усугубляется уединенностью и воздержанием, и порекомендовал мне вести регулярную половую жизнь. Я последовал его совету и закрутил роман с молодой крестьянкой в деревеньке рядом с Рапалло. Но по истечении трех недель я разве что не умирал от головной боли – еще чуть-чуть такого итальянского лекарства – и пациент скончался бы на месте!»

«Почему этот совет оказался настолько вреден для вас?»

«Вспышка животного наслаждения – а затем часы отвращения к себе, очищения себя от протоплазменного запаха течки… По-моему, не самый лучший способ достижения – как вы сказали? – «целостности организма».

«Полностью с вами согласен, – поспешно вставил Брейер. – Но вы же не собираетесь отрицать, что все мы живем в обществе и это исторически помогало человеку выжить и дарило удовольствие, кроющееся в человеческих отношениях?»

«Может, не каждому приходятся по вкусу эти стадные удовольствия, – покачал головой Ницше. – Трижды я тянулся к людям и пытался перекинуть мостик от себя к ним. И трижды я был предан».

Наконец-то! Брейер едва мог сдержать восторг. Вне всякого сомнения, одним из трех предательств в жизни Ницше была Лу Саломе. Может быть, вторым был Поль Рэ. Кто же был третьим? Наконец, наконец Ницше распахнул перед ним желанную дверь. Теперь был открыт путь для обсуждения предательства и отчаяния, им вызываемого.

Голос Брейера стал истинным воплощением сочувствия: «Три попытки – три ужасных предательства, а за ними – побег в мучительное одиночество. Вы страдали, и, вполне возможно, именно страдания повинны в вашей болезни. Не согласитесь ли вы довериться мне, рассказать больше об этих предательствах».

И снова Ницше покачал головой. Казалось, он снова замкнулся в себе.

«Доктор Брейер, я уже рассказал вам очень многое о себе. Сегодня я говорил о таких интимных подробностях моей жизни, о которых не говорил ни с кем уже очень давно. Но поверьте и вы мне: моя болезнь началась задолго до этих разочарований. Вспомните историю моей семьи: отец умер от болезни мозга, возможно, это наше семейное заболевание. Вспомните, что головные боли и проблемы со здоровьем не давали мне покоя со школьных лет, задолго до этих разочарований. Еще я с уверенностью могу сказать, что те недолгие моменты близкой дружбы ничуть не улучшали мое состояние. Нет, это не потому, что я был слишком недоверчив: моя ошибка состояла в том, что я слишком доверял людям. И я не готов, не могу