– Не учите меня, как справляться с неупокоенными, сударь некромаг, – огрызнулся отец Виллем. – Мы их сдерживали до вас и после вас тоже сдержим, невелика важность!.. – Он недовольно дёрнул щекой, вновь потёр повязку через пустую глазницу. – Не люблю разочаровываться в людях, сударь. Но, видать, придётся.

– Наблюдать за моим искусством можно и при поисках лича, – пожал плечами Фесс.

– Конгрегация предпочла бы делать это по ходу чего-то более полезного, – отрезал монах.

– Разве поиски такого отъявленного малефика не полезны?

– Полезны. Но менее, чем упокоение огромного поля могильников и катакомб. Что ж, сударь некромаг, вы ломаетесь, словно красная девица, а я не привык повторять дважды. От Святой Конгрегации так просто не отворачиваются; честь имею откланяться, сударь.

И он действительно поднялся, коротко и холодно кивнул, двинулся прочь через мгновенно раздавшуюся трактирную толпу.

Некромант молча прикончил свиной бок. В конце концов, не напрасно же эта хрюшка угодила под секиру?

В кошеле позвякивало золото. Господин бургмейстер заплатил в точности по «высочайше утверждённым расценкам». Получилось неплохо.

Теперь оставалось только понять, где и как искать этого лича.

А насчёт заупокойной службы… если малефик пошёл на такие усилия, чтобы заполучить девушку, то, скорее всего, нужна она ему живой. Для просто жертвы можно было выкрасть любую пейзанку; а вот если не просто…

Нет. Этиа Аурикома была жива, в этом он не сомневался.

Он просто знал это.

Горы, горы, горы. Это только кажется, что они одинаковы в любом мире. Где-то они игольчато-остры, словно им нипочём наждак ветров и вод; где-то – опрокинуты, поднимаясь к небу громадными столпами: узкое основание, расширяющееся кверху; где-то они и вовсе парят над поверхностью – в таких горах заносчивые чародеи обожают устраивать свои замки.

Но даже те хребты, что на первый взгляд одинаковы как две капли воды, имеют свой характер, душу и голос. Уловить его непросто, шепчут горы тихо и очень-очень медленно; но, если остановиться и что есть силы прислушаться, можно разобрать их голоса – низкие, скрипучие, словно камень трётся о камень.

Горы жаловались и причитали. Фесс не разбирал слов, лишь ощущал их тоску, их горечь, их печаль – что-то очень плохое творилось с глубоко ушедшими корнями, они слабели, словно там трудилась целая армия неведомых паразитов.

– Не слушай их. – Аэ шла впереди, вернее, легко перескакивала с валуна на валун, отыскивая дорогу. Всё больше становилось деревьев, мхи уступали место травам, пронеслись над вершинами какие-то пичуги.

– Где мы, Аэ? – Он повторял этот вопрос вновь и вновь, наверное, больше обращаясь к собственным чувствам, нежели к юной драконице.

– Предгорья. Спускаемся вниз. Я чую жильё, – лаконично отвечала та.

Фесс только потряс головой. Почему он так слаб? Еле ноги передвигает, а драконица прыгает как ни в чём не бывало. Почему не повинуется сила? Она здесь есть, хоть и «горькая», по выражению Аэ. Почему, почему, почему…

Что случилось там, после огненной купели, в которую рухнуло Дно Миров? Почему все воспоминания являют собой абсолютно бессвязную мозаику непонятно чего, бессмысленных изображений, словно в детской иллюзии?

Что случилось с Эвиалом, с Мельином, с Долиной Магов, наконец?

– Не грызи себя, – обернулась Аэсоннэ. – Мы, драконы, принимаем мир таким, какой он есть. Небо. Ветер. Солнце. Вода. Полёт. Чего ещё надо для счастья?

– Вам, наверное, и впрямь ничего.

– И тебе тоже. Не грызи себя, я же сказала. Здесь найдутся настоящие враги.