И все. На этом все заканчивалось. Последние слова ее матери, словно просто кончилась паста в ручке. Что это значит?
К дурному, очень дурному человеку, который до сих пор на свободе и может снова кого-нибудь убить…
Значит, ее мама пришла к заключению, что Тай Мак на самом деле невиновен? И убийца Шерри все еще на свободе? Значит, Тара Броган закрыла дневник на этой последней записи, спрятала его в сейф и пошла спать? И что на следующий день? Что привело ее к самоубийству на следующий вечер? Потому что совсем не похоже, чтобы она собиралась сдаваться и лишать себя жизни. Больше похоже на любящую жену и мать, отчаянно пытающуюся помочь мужу, у которого приближался срок освобождения – в декабре должен быть суд.
Мэг вскочила на ноги, прошлась по комнате. Никакой логики.
Она крепко прижала дневник к груди. Мама про нее не забывала. Она боролась за Шерри. За папу, за семью. За правду.
Она делала то, что я бы сама сделала на ее месте. Боролась за ответы, не сдавалась…
И что за машина наблюдала за их домом? Почему ее мама боялась, что кто-то проникнет внутрь? А Айк Ковакс отмахивался от ее страхов.
Ее мама была совсем другой, чем думала Мэг. У Мэг защипало глаза. Она сделала глубокий вдох, стараясь сдержаться. Черт. Теперь она точно допишет историю до конца, и ничто ее не остановит. Она должна своей матери. Шерри. Папе.
Себе.
Сжав зубы, она спустилась вниз и направилась к фургону. Взяла ноутбук и занесла внутрь коробки. Включила свет, вытерла пыль в гостиной и принялась раскладывать документы на столе, параллельно совершая звонки в фирмы по поводу мытья дома, покраски стен и замены разбитых окон.
Она собиралась взять дневник, документы, записи, фотографии места преступления и тщательно их изучить, отследить каждый шаг маминого расследования.
И к черту Дейва Ковакса. Его отец был одним из первых в ее списке – она доберется до отставного шерифа Айка Ковакса, неважно, что там у него с сердцем.
Глава 8
– Ной, не хочешь рассказать папе, что ты сделал вчера? – спросила Элли Свит приторным голосом, от которого у Блейка побежали мурашки. Она позвонила и попросила его зайти к ней с Ноем после занятий. Теперь Блейк сидел рядом с Ноем на детском стульчике за голубым столиком в милом, ярком, желтом школьном кабинете. Он посмотрел на своего бледного сына, сидящего с опущенной головой. Сегодня утром он сам отвез Ноя в школу и за ним приехал. Элли Свит смотрела на его ребенка из-за стекол своих модных очков в пластиковой оправе, и Блейк сразу почувствовал себя на стороне мальчика – неважно, что он натворил.
– Все в порядке, приятель, – мягко сказал он. – Можешь мне рассказать.
Ной уставился на трещину в столе.
– Ной? – повторил он.
Молчание.
Блейк начал раздражаться.
– Ты ударил Алекс портфелем, да, Ной? – спросила мисс Свит.
Ной поджал губы. Начал дергать коленом.
– Разве это хорошо, приятель?
Он искоса посмотрел на отца.
– Зачем ты это сделал? – спросил Блейк.
Внимание его сына снова переключилось на трещину в столе. Колено задергалось быстрее.
– Знаешь что? Иди, подожди меня в машине. Хочу поговорить с мисс Свит один.
Ной резко поднял голову, на его лице отобразилось множество эмоций – страх, гнев, надежда. У Блейка дрогнуло сердце.
– Иди, – мягко сказал он. – Вот ключи.
Он дождался, пока за сыном закроется дверь.
Блейк обратился к мисс Свит:
– Наверняка его спровоцировали. Ной – не агрессивный ребенок. Даже наоборот. Излишне чувствительный. Настолько, что я даже за него волнуюсь.
– Причина тут не важна, мы не можем потворствовать насилию в любых проявлениях, мистер Саттон. Наши ученики должны понимать, что есть лучшие способы разрешения конфликтов – обсуждение. Третейский суд. И одноклассники уже не в первый раз жалуются на такие вспышки у Ноя.