Не нравилось всё это Мэйвину. Он и по сторонам старался лишний раз не смотреть, но замечал краем глаза справа и слева знакомого кроя серые мантии братьев из ордена святого Микаэла.

Они вышли на охоту. Это Ангус раздразнил их. И они не найдут покоя, пока не отправят какого-нибудь несчастного под суд и на публичную казнь. Все в городе напуганы присутствием мага, способного выпить жизнь из человека одним поцелуем, и унять животный страх и подозрительность сможет лишь казнь на глазах всего Аннбурга.

– Я ведь только правду знать хочу. Как было всё на самом деле… – не унимался Эйнард, возвращаясь всё к одному и тому же. Он уже не отставал, напротив, даже зашёл немного вперёд, еле-еле поспевал за быстрым шагом Мэйвина и всё равно шёл так, чтоб видеть его лицо и особенно глаза. – Я приёмный, да? Как тот, там, из таверны? Как Ангус этот…

– Какая разница вообще?! – не выдержал Мэйвин. – Приёмный ты мне или родной? Ты – со мной! Со мной, понятно?! И я не собираюсь ни доказывать ничего, ни объяснять. Это не твоё дело!

– Не моё?!! – Эйнард глаза раскрыл изумлённо, снова приотстал. – Как же так? Это же про мою маму…

– Твоя мама была нищенкой, несчастной бродяжкой! – бросил вдруг Мэйвин, на ходу глянув за плечо.

В словах была и правда, и ложь, и прозвучали они довольно жёстко. Наверное, не стоило говорить об этом да ещё таким тоном, но Мэйвину так хотелось, чтоб мальчишка отстал хоть на время со всеми своими настырными вопросами. И он отстал. В прямом и переносном смысле.

Во двор, вернее, во внутренний дворик с крошечным садиком и всего одной клумбой Мэйвин вошёл один.

Ворота были почему-то открыты, и люди… люди сновали кругом. Как же много среди них было микаэлитов. Ещё только оглядываясь по сторонам, Мэйвин всё понял сразу. Они схватили Кревиса! Они всё-таки нашли жертву для своей расправы.

Входная дверь была распахнута, какие-то вещи валялись повсюду: и на ступенях крыльца, и на садовой дорожке. По ним и по цветам в клумбе топтались люди. Зеваки, любопытная городская ребятня, и монахи, монахи, монахи всюду, куда ни глянь.

Посреди двора пылал громадный костёр. Сюда и сваливали всё, что выносили из дома. Все вещи и книги. Книги в драгоценных свитках, книги из кожи тончайшей выделки и побелки, книги, сшитые из толстых хрупких бумажных листов.

Всё это Кревис копил столетия. Собирал, отказывая себе во многих радостях жизни. Скупал, обменивал, переписывал сам. И теперь всё это богатство уничтожали самым безумным, самым беспощадным образом.

Огонь весело трещал, смрадно чадил, едкий дым столбом поднимался вверх.

Один из монахов ворошил в костре посохом. Навершие посоха выглядело как две воздетых к небу руки, сжимающих у основания крест с распятым Спасителем.

– Вы хотели чего-то, почтенный, или знакомы были лично с хозяином?

Монах был бос, худ и прям, и вдобавок ко всему с выбритым до блеска черепом. На Мэйвина глядел с подозрением, будто и его уже подозревал в колдовстве.

– Я оставлял… оставлял ему книгу на переписывание, – солгал Мэйвин неожиданно для самого себя. Под прямым прощупывающим взглядом тёмных глаз ему вдруг стало как-то не по себе. Одного лишь захотелось: оказаться как можно дальше от этого места.

Мэйвин слышал от кого-то, что некоторые из микаэлитов способны чувствовать силу мага, могут вычислить его в толпе идущих мимо людей. Без собственных способностей это невозможно, но сейчас Мэйвин готов был поверить в то, что и среди монахов-инквизиторов есть нераскрытые одарённые, наделённые силой.

– Вы опоздали, почтенный. – Монах подтолкнул поближе к огню свиток в футляре из красной кожи. – И мы опоздали тоже…