Но знака не было, ответа не было – Розали была неприступна. Я плюнул на ступени церкви и достал из кармана часы. Время приближалось к полуночи. Пора было идти к Лидии Бартельс. Я не знал о ней ничего, кроме того, что сеансы она проводит по четвергам и что “Седьмую книгу Моисея” она получила от матери, когда та была при смерти. Леонида считала, что Лидия ведет антицерковную деятельность, пользуется старыми заклинаниями, но подруги Розали ходили к ней, пытаясь получить сведения о пропавших без вести или отправленных в Сибирь родителях. Они всегда ходили парами, никто не решался пойти в одиночку. У меня же не было никого, с кем бы я мог пойти. Для храбрости я прочитал “Отче наш”, хотя понимал, что креститься или приносить с собой изображения Бога запрещено. На главной улице я натянул шапку поглубже на уши. В лесу я не брил бороду, с ней я выглядел гораздо старше своих лет, не думаю, что кто-то мог меня узнать. Я подумывал о том, чтобы раздобыть немецкую военную форму. Связная рассказала, что некоторые евреи поступали именно так, а кто-то даже пошел к немцам на службу – лучшего способа спрятаться не придумаешь. Она еще тогда посмеялась над своими словами, но сквозь ее смех прорывался страх, как вода выплескивается из переполненного ведра. Я знал, что она говорит о своем женихе.

В комнате Лидии Бартельс горела только одна свеча. На полу стояло блюдо, по центру которого была проведена черта. Под ним лежал большой лист бумаги со словами “да” и “нет”. Ниже выглядывал край какой-то скользкой на вид ткани. Лидия Бартельс сидела на полу с закрытыми глазами и поднятыми вверх ладонями. Открывшая дверь госпожа Вайк спросила, чей дух я собираюсь вызвать. Я снял шапку и крутил ее в руках, с трудом подбирая слова. Неожиданно она перебила меня:

– Не надо отвечать. Скажите только, касается ли это золота?

– Не касается.

– Приходит много людей в поисках золота, спрятанных сокровищ тех, кого забрали. Но эти вещи не интересуют духов. Напрасные сеансы утомляют ее. – Госпожа Вайк кивнула в сторону двери.

Я вошел внутрь и сел вместе с остальными, мои ноги ныли, напряженное дыхание заполнило комнату, занавески слегка покачнулись, в этот момент Лидия Бартельс спросила, здесь ли дочь мужчины со светлыми волосами. Вздох ужаса послышался слева. Тарелка вздрогнула и стала двигаться. Дыхание участилось, сердца судорожно застучали, надежды устремились в центр круга, и я почувствовал острый запах пота с кислым привкусом человеческого страха. Тарелка повернулась к слову “да”.

Женщина слева от меня заплакала.

– Она ушла. Но появился еще кто-то… Розали? Розали, ты здесь?

Тарелка задвигалась по бумаге, словно раздумывая, в какую сторону направиться. Она остановилась на слове “да”.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

Тарелка передвинулась: “Нет”.

– Твой конец был насильственным?

Тарелка передвинулась: “Да”.

– Ты не сама это сделала?

Тарелка передвинулась: “Нет”.

– Ты знаешь, кто это сделал?

Тарелка передвинулась: “Да”.

– Ты знаешь, где он сейчас?

Тарелка осталась на месте.

– Розали, ты еще здесь?

Тарелка не передвинулась, но дрогнула.

Госпожа Вальк прошептала, что я могу задать свой вопрос. Не успел я открыть рот, как человек справа от меня резко поднялся и, содрогаясь всем телом, стал отступать к двери, бормоча под нос “Отче наш”. Лидия Бартельс уронила голову.

– Нет! – вырвался у меня крик. – Розали, вернись!

Госпожа Вайк вскочила и выпихнула дрожащего человека из комнаты. Дверь хлопнула, лампа зажглась. Лидия Бартельс открыла глаза, она потуже обвязала платок вокруг себя и поднялась, чтобы пересесть на стул. Госпожа Вайк стала выгонять людей из комнаты. Я был в таком смятении, что не сразу обратил внимание на то, что все смотрят на меня. Кто-то был огорчен, что сеанс закончился, прежде чем подошла его очередь, у кого-то во взгляде читалось, что теперь о Розали будут говорить даже те, кто никогда ее не знал. Я остался последним, прислонился к стене, по которой скакали тени от лампы, и сполз по ней на пол. Открыв глаза, понял, что смотрю прямо на прикрепленную за комодом фотографию президента Пятса.