– Ещё полчасика, – сонно протянула я, но она не унималась.

– Вставай, Мэй! Вставай!

Я открыла глаза. Спальню освещал фонарь в руке тёти – стеклянный шарик, внутри которого переливался знаменитый гидарский огонь. Эти светильники не требовали подпитки и никогда не гасли окончательно – достаточно было встряхнуть посильнее, и свет разгорался вновь. Стрелки часов на стене слились в одну вертикальную линию остриём вниз.

– Тётя, половина шестого! Зачем ты меня разбудила?

– Надо уезжать, Мэй, – синие глаза были непривычно суровы.

– Куда? – растерялась я.

– Подальше отсюда. – Тётя кинула на кровать мои тунику и лосины, распахнула шкаф, нагнулась, перебирая обувь. – Сначала в Дао́рр, потом… потом решим. Здесь оставаться опасно.

– Ты что? – рассердилась я. – Какой Даорр? Сегодня приезжают Лайд и папа с мамой!

– Они не приедут, – тётя прятала лицо.

– Почему не приедут? Ты получила письмо?

– Не я, – она вытащила из шкафа ботинки и пальто. – С леттой Арилéйн только что связался сын, он живёт в столичном пригороде… жил. Огория в полночь открыла тоннель и перебросила войска к нашей столице, гидарские стихийники сожгли Лиорр… Да одевайся ж ты, Отрешённого ради!

К тунике я не притронулась.

– Что значит сожгли?

– Тебе не пять лет, Мэйлин. – Тётя выпрямилась. – Ты знаешь о силе гидарского огня. На месте нашей столицы теперь пустой город. Там не повреждён ни один камушек – и не единого живого существа на несколько часов пути вокруг. Мгновенная смерть. Нам в Куарре так не повезёт, нас захватят войска. Возможно, они уже близко. Мне не страшно, я прожила долгую хорошую жизнь, да и не польстится на меня никто. Другое дело ты.

Я никак не могла ухватить смысл тётиных слов. Гидарский огонь, мёртвый город, родители не приедут… И вдруг в груди словно лопнула сжатая пружина, которая разорвала внутренности нестерпимой болью.

– Тётя, они погибли?! Они все погибли?! Мама, папа, Лайд!

– Тихо! – маленькие сильные руки встряхнули меня. – После, Мэй. После всех оплачем. Сейчас на это нет времени. Одевайся, я заведу везиль. Если есть деньги, бери с собой, но больше ничего, поняла?

Кивнула, дрожащими руками натянула бельё, тунику, лосины, зашнуровала ботинки, застегнула пальто. Переложила в карман монеты, из ящика стола забрала мамин подарок на восемнадцатилетие – цепочку с подвеской в виде знака бесконечности, вписанного в треугольник, символ Отрешённого. Надела на шею, шепча молитву. Кровать заправлять не стала, спустилась вниз, в пристройку, где уже тарахтел, разогреваясь, везиль – ещё дядин, старенький, но надёжный и мощный. В двух огромных фонарях тоже бился гидарский огонь, беспощадный и равнодушный к тому, как и для чего его используют. Села на переднее сидение рядом с тётей. По щекам текли слёзы, которые не приносили облегчения. Мама, папа, Лайд…