— Кормилицу найди для девочки, — велела повитухе. — Да поскорее. Да чтоб чадо только родилось, надо хорошего молока!
— Уж найду, найду, — заворчала, обидевшись старуха, приняла младенца из моих рук. Я только плечами пожала. Мне до её обидок как до Луны…
Я присела рядом с умирающей, взяла её за руку. Прости меня, княгиня Слада, я ничего не могу для тебя сделать… Только быть с тобой до самой смерти. Облегчить твою боль. Травы мои ни к чему, нет там таких сильных обезболивающих. И опухоль тоже не убрать.
Вздохнув, я погладила пальцем её ладонь. Женщина мелко дрожала всем телом, несмотря на духоту в комнате. Холодно ей… Я развязала завязки её рубахи и бросила сидевшей в углу прислужнице:
— Помоги переодеть её.
— Велес-батюшка, да уж ей всё одно… — та отложила штопанье и тяжело поднялась. — Пущай уйдёт с миром в подземное царство!
— Не перечь мне! Помоги лучше.
Вдвоём мы переодели умирающую, перестелили простыни, и я накрыла женщину тёплым одеялом, подбитым мехом. Каждый миг я чувствовала её боль, прожигавшую внутренности, и сердце сжималось от жалости. Эх, будь что будет, не могу видеть, как она мучится!
Положила руки на живот, всё ещё растянутый и дряблый после родов, очертила круг, пытаясь поймать средоточие боли. Опухоль была в желудке. Как только выносила ребёнка? Ведь есть не могла нормально, наверное, всю еду возвращала… Я погладила опухоль, представила, будто она противное и злобное животное, сказала ей про себя: «Оставь её, не боли, дай умереть спокойно, ты уже добилась своего». И гладила это маленькое чудовище, пока оно рычало в глубине тела, пока не успокоилось и не отступило, не уснуло. Боль стихла, прекратив терзать измученную роженицу, и та вдруг открыла глаза. невидящие, они уставились в потолок, женщина с трудом облизала потрескавшиеся, искусанные губы и прохрипела:
— Где… ребёнок…
— Здесь, княгиня, не беспокойся о ней, — тихо сказала я.
— О ней… Это девочка… — упавшим голосом ответила Слада. — Как жалко…
— Хорошая, здоровая девочка, слава Макоши! — улыбнулась я, пытаясь подбодрить умирающую мать. — Она вырастет и станет красавицей, как ты.
— Жалко… Не дала сына князю, — женщина глянула на меня влажными от слёз глазами и спросила: — Как назвала?
— Отрадой.
— Хорошее имя.
— Хочешь подержать её?
— Нет. Не надо… Пусть так, пусть совсем меня не помнит…
Она сжала мою руку, вцепилась в неё так, что стало больно. Я стиснула зубы, чтобы ничем не выдать этого. Слада шепнула из последних сил:
— Позаботься о ней, ведьма… Я тебе её доверяю…
Усилие далось ей нелегко, и княгиня прикрыла глаза. Грудь её поднималась всё реже и реже, смерть душила, не давала дышать. Я молча прогнала вставшие в глазах слёзы. Ещё никогда на моих руках никто не умирал. А в меде говорили, что первую смерть не забываешь… Конечно, такое не забудешь.
Княгиня угасла в один миг. Просто вдохнула с натужным хрипом и больше не выдохнула.
Я разжала её пальцы, вытянув свою руку, встала. Подумав, накрыла ей лицо одеялом, вытерла слёзы. Где там этот Велес, когда придёт за ней? Опаздывает… И усмехнулась. Я же не верю в этих богов! Я ни в каких богов не верю. Ни рая, ни ада нет. И женщина в кровати — теперь уже просто мёртвое тело. А я свою работу сделала, мне пора возвращаться в лес.
Повитуха баюкала обмытую и спелёнатую девочку на руках, и я, взявшись за саквояж, сказала старухе резко и весомо:
— Отвечаешь за неё головой. Проверю!
И вышла из комнаты.
Поскорее на свежий воздух! Поскорее надышаться осенним лесом и прелой листвой, запах которой высвобождается при каждом шаге! Поскорее вернуться в свой новый дом, к которому я уже худо-бедно привыкла… Там сухо, тепло, аромат свечи мешается с ароматом зверобоя, ромашки и мяты, подвешенных в пучках под потолком. Там моя кружка чая…