Ключница открыла дверь в кладовую и сказала:

— Выбирай, травница.

— Мне масла любого надо. Растительного.

— Льняное есть, а есть конопляное.

— Мне бы литров… — я задумалась. Прикинув длину волос русалок, помножила на восемь и вздохнула: — Литра три для начала.

— Это сколько в бочках-то? — наморщила лоб ключница. Я испугалась:

— Куда мне бочку? Мне бы баночку… кувшинчик… вот такой, — и отмерила руками объём трёхлитровой банки. Ключница посмотрела на меня с прищуром и кликнула:

— Голуба! Подь сюда!

Прибежала баба с караваями, вытирая красные натруженные тестом руки:

— Чего тебе, Забавушка?

Тут, признаться, я даже фыркнула от сдерживаемого смеха. Забава? Вот эта толстенькая монашка с постным лицом? Хоть бы имена давали нейтральные, чтоб людей не веселить! Забава-ключница покосилась на меня и велела Голубе:

— Налей маслица льняного в добрый кувшин да поднеси травнице!

— Сделаю, сделаю, Забавушка, — кухарка подобострастно поклонилась и зыркнула на меня странно. Ключница повернулась ко мне и сказала:

— Ежели князю хуже станет, пришлю за тобой. Молись Макоши, чтобы он поправился.

Так и захотелось спросить: а не то что? Но я этого не сделала. Сама знаю, что. Дразнить ключницу не стоит, она важный человек в тереме, сразу видно, хоть и молода…

Принимая кувшин с маслом, заботливо обмотанный по горлышку чистой тряпицей и обвязанный верёвкой, ответила с достоинством:

— Благодарю! Присылай, я всегда дома.

Ага, куда мне ещё ходить… Разве что русалок лечить.

Я уже почти выбралась из города, когда услышала снизу, у своей ноги глухой голос:

— Что же ты, Диана, совсем не узнаёшь?

Вздрогнув, опустила взгляд и увидела Бурого. Плюнула, выругавшись про себя, и сказала:

— Напугал, лохматый. Чего за хозяином плохо смотрел?

— Мы не обучены лекарскому делу, — буркнул пёс, вывалив язык набок. — А ты обучена, вот и лечи.

— Я и лечу! А вот ты присмотри за ним!

— Как это? — подозрительно посмотрел на меня пёс. Я пожала плечами:

— Смотри, чтобы гной не появился снова. Не давай его кутать. Окно не давай закрывать!

— Это я могу, — солидно ответил Буран. — Это я с радостью… Буду страшно рычать!

— Рычи, — усмехнулась я. — Ну, я пошла. Пока!

— Проводить?

— Ты ж мне не ухажёр, чтобы провожать, — фыркнула и покосилась на дружинников у ворот. Один из них спросил меня:

— Выходишь, что ль? Отворять?

— Отворяй, — кивнула. Створка заскрипела петлями, и я скользнула с деревянной мостовой на пыль дороги, бережно прижимая к груди кувшин. Голова начала кружиться, и я очень боялась не успеть добраться до дома. Похоже, высосанная из тела князя инфекция теперь действует на меня. Сейчас свалюсь на дорогу и буду валяться в лихорадке, и никто меня не вылечит…

Почти бегом я догалопировала до избушки и влетела в неё, закрыв за собой дверь и навалившись на неё спиной, словно за мной гналась вся дружина князя. В голове гудел набат пульса, я чувствовала каждый кровеносный сосуд, каждый удар сердца отдельно и все вместе. Парацетамольчику мне! Аспиринчику! Полцарства за обезболивающее!

Поставив кувшин на стол, я без сил свалилась на топчан, схватившись за голову. Ох, ещё и температура… Не меньше тридцати девяти, даже рука уже не ощущает жара! Подняв взгляд на склянки и горшочки, пробормотала без особой надежды:

— Лихорадка…

Травы стали вспыхивать зелёным в каком-то, одном им известном порядке, но запомнить его и дотянуться до ингредиентов я уже не могла. Сдохну… Вот сейчас точно сдохну… Помру, стану скелетом… Кто меня похоронит? Разве что кикимора, если озаботится…

Жар душил, и я рванула воротник рубашки, чтобы освободить горло. Пальцы нащупали камушек, который дала старая цыганка, и сжали его машинально. Был бы крестик, я бы его сжала и молилась бы… А тут… Что мне сделать, чтобы прекратилась эта боль, чтобы лихорадка ушла? Как делали эти ведьмы, как лечили сами себя? Скосив глаза на голубой камушек, я с досадой подумала: толку с него, как с козла молока! Но зачем-то же мне его дали?