— Ай! Ай! Горит-пекёт! — заныла кикимора, и я быстро схватилась за кончик крючка тряпицей, обломала его и поправила получившийся обломок так, чтобы он вышел безо всякого сопротивления. И тут же вытянула его, пользуясь тем, что раненая ныла. Так хоть больно будет один раз…

— Вот и всё, — радостно объявила кикиморе. — Сейчас обработаю, чтобы не загноилось.

— Ох, и правда всё, — выдохнула она. Будто болото зашелестело… Я сходила за одной из простыней, найденных в сундуке, оторвала от неё длинную полосу ткани и, хорошенько промокнув места проколов, профессионально забинтовала руку кикиморы.

— Не мочить, не снимать, завтра придёшь на перевязку, — проинформировала пациентку.

— Как же не мочить-то, ежели я в болоте живу?

— Ну как-нибудь исхитрись, — я пожала плечами. — У подружки поживи несколько дней.

— У меня только одна подружка… была… — пригорюнилась кикимора, свесив руки между колен. Вся её поза маленькой обиженной девочки была направлена на умиление и ожалостливенье меня, но я не поддалась:

— Давай, давай, не задерживай! Мне надо разобрать эти авгиевы конюшни!

— Чьи конюшни? — навострила уши лесная пакость. Я отмахнулась:

— Ты не поймёшь.

— А, тут это… — кикимора спрыгнула со стола и шмыгнула к двери: — К русалкам зайди. У них путокос.

— Что у них?

— Путокос. Ну, болезнь такая. Да сама увидишь!

— А где мне найти русалок?

— На Ведьмином камне, — хихикнула кикимора и юркнула за дверь.

Вот ещё загадки… Где мне теперь искать этот Ведьмин камень? И что за болезнь такая, под названием путокос? Какие такие пути косит? Или путы?

Повертев в руке крючок, я бросила его в каменную чашу, которая обнаружилась среди склянок и горшочков на маленьком столике. Она была словно сделана для всяких мелочей. Теперь буду складывать сюда свои трофеи. Бугага. Лечебные.

Так. Ведьмин камень… Там, где я видела русалок в последний раз, на реке, был ли какой-нибудь камень? Логично было бы подумать, что ведьма решила похоронить себя в важном для себя месте. Ладно, не вопрос, я схожу. Прогуляюсь хоть, разведаю места, а то сижу сиднем на этой поляне и в этой избушке…

Лес выглядел как на картинке для обоев для рабочего стола. Тропинка вилась между зелени кустов и папоротников, сверху аркой тянулись ветви деревьев — толстые, длинные, поросшие мхом, свисающим к земле. Пахло корой, прелыми листьями, сырой землёй… Пахло так, что я снова ощутила, как кружится голова. За две недели ещё не привыкла к местному воздуху. Сочный и густой, вкусный, свежий… Можно было бы его запаивать в банки и продавать в нашем загазованном мире!

Вовремя вспомнив про корягу, я переступила её и вышла на берег реки. На меня пахнуло запахом воды, ила, рыбьей чешуи. Ведьмин камень я увидела практически сразу. Как раньше не заметила? Он стоял на берегу чуть поодаль от причала. А на камне — тоже плоском, но побольше того, что на моей полянке — сидели русалки.

— Твою мать… — только и смогла сказать, увидев это чудо. Девушки, как одна, повернули головы ко мне и зашлись в бульканьях.

Я бы и сама булькнула, но у меня пропал голос. Их было восемь. Восемь голых девиц, у которых на коже проступала кое-где рыбья чешуя (вот чем пахло-то!) и длинные тёмные или светлые волосы, путаясь, липли к телам. Ладно. Кикимору же я как-то пережила — переживу и русалок!

— Привет, девочки, — улыбнулась как можно приветливее, подходя поближе. Бульканье затихло. «Девочки» смотрели на меня блёклыми рыбьими глазами и молчали. Я сделала ещё один шаг: — Я пришла полечить вас. Что там приключилось с путами? Или с косами?