Константин никогда не считал себя храбрецом, безумству которых, по словам Горького, поют славу, хотя и посмертно. Словом, не сокол, не орел и не ястреб, а так себе, обычная птица невысокого полета.

Против пяти человек, которые прошли хорошую школу раздевания одиноких путников, ему было не выстоять и минуты, это он тоже прекрасно понимал. Однако, всегда считавший себя реалистом и практиком, тут он почему-то заартачился.

Оно, конечно, шансов никаких, но вдруг да подмога подоспеет. Уж больно унизительной представилась картина, как он голышом выходит к тому же Ингварю и прочим князьям.

Да, они ему никто, а братьями, да и то лишь двоюродными, доводятся всего-навсего его телу. Но он был уверен на все сто, что ни один из них так трусливо никогда бы не поступил, даже окажись в такой безнадежной ситуации. Любой вышел бы в одиночку не только против пяти, а и против двух-трех десятков человек, хотя результат подобного геройства абсолютно предсказуем.

Конечно, спору нет, все они куда привычнее к подобного рода забавам, но никто из них с двумя десятками все равно не совладал бы. Достаточно накинуться скопом, и никакое ратное мастерство не поможет.

И все равно князья дрались бы до конца.

Причем, что самое интересное, если бы любого из них спросили бы в тот момент, почему он выбирает безнадежный бой, а не унизительную покорность суровым жизненным обстоятельствам, тот искренне удивился бы, а потом изумленно спросил: «А разве был выбор?»

Тем временем, видя, что он застыл в неподвижности и не предпринимает никаких попыток к сопротивлению, вожак сделал еще пару осторожных шагов и остановился. При этом он продолжал держаться на безопасной дистанции.

Молчание длилось с минуту. Наконец атаману надоело ждать, и он, хмыкнув и сплюнув, прервал затянувшуюся паузу:

– Давай-давай. Шевелись, боярин. Али у тебя со страху руки отнялись?

«И никуда не денешься, надо подчиняться, – шепнул Косте участливо мерзкий человечишка двадцатого века, а затем, как бы оправдывая свой трусливый совет, добавил: – Не затем же тебя сюда заслали, чтобы ты тут же и погиб от рук каких-то вшивых мерзавцев, а так есть шанс. Может, и впрямь отпустят. Они-то из тринадцатого века, а тут, наверное, даже у разбойников существует какой-то кодекс чести. Князьям же скажешь, что когда вылетел из седла, то потерял сознание, а очнулся уже голым. Стыдно немного, ну и что. Постесняешься пару дней, и все. Зато живой».

На душе было мерзко, потому что мысли этого человечишки были на самом деле Костиными.

И главное, ведь все очень правильно и логично, даже отговорка придумана классная, которую непременно примут на веру – как же иначе, разве настоящий князь добровольно отдал бы не только свое оружие, но и одежду?!

Такая отмазка мгновенно обеляла его абсолютно перед всеми.

Точнее, почти перед всеми. Оставался один человек – он сам. Да еще его стыд и память об этом стыде, которую ни вытравить, ни уничтожить. Но это уже неважно, ведь он никогда и никому не проболтается – себе дороже.

К тому же и впрямь Костю сюда послали не для этого, иначе получается форменная ерунда. А останется в живых – как знать. Глядишь, изменит что-то в истории Руси в лучшую сторону. Причем проведет эти изменения в больших масштабах – ведь сколько хорошего он сделает, учитывая немалую княжескую власть.

Припомнилось ему и еще одно обстоятельство.

Помнится, Алексей Владимирович говорил, что надо спасти от преждевременной смерти каких-то людей, причем их имен он не назвал. А если подразумевался как раз будущий сын кого-то из этих разбойников?