Сам же он по натуре был человеком терпеливым, вдобавок привык у себя на уроках неоднократно рассказывать одно и то же. У Кости ведь одних шестых классов аж четыре штуки, значит, каждую тему приходится излагать соответствующее количество раз.

Поэтому в ответ на все эти пылкие вопли он лишь скромно, но настойчиво повторял, что всем свойственно ошибаться и главное тут – вовремя исправиться.

Под конец он даже отважился привести в пример аналогичные съезды всех русских князей. Мол, коли уж всем Рюриковичам, невзирая на отдаленное родство, удавалось мирно разрешить все спорные вопросы, то им, сидящим тут за столом и являющимся куда более близкими родичами, сам бог велел собраться, чтобы урядить все мирно.

Но тут Ингварь перешел к вопросам. Дескать, не идет ли речь о дальнейших утеснениях, не думает ли князь Глеб поделиться не по праву им захваченным и не мыслит ли о совместном походе на непокорные племена мордвы?

Понятия не имея ни об одной из интересующих Ингваря тем, Костя принялся вилять из стороны в сторону, ибо ничего конкретного он, по своему незнанию, сказать просто не смог.

Правда, когда Костя заикнулся о неспокойных временах, князья переглянулись и Олег насмешливо поинтересовался:

– Али половцы зашевелились, брате, что вы с Глебом о согласии вспомнили? Так ведь у тебя в женках сестрица Данилы Кобяковича. Неужто степняки про оное родство забыли?

Хорошо, что хоть тут память его не подвела, и Орешкину удалось кое-что припомнить, благо что имен половецких ханов в его голове имелось немного, всего пяток, и как раз Кобяк, равно как и его сын Данила входили в их число.

Теперь получалось, что можно еще более существенно сузить временные рамки, подняв нижнюю планку лет эдак на сто, и быть уверенным, что он находится в конце двенадцатого – начале тринадцатого века.

Очень хорошо. Значит, можно рискнуть, и он, сделав многозначительное лицо, а также понизив голос чуть ли не до шепота, изрек:

– Да что там половцы, когда иной враг уже мечи точит, на Русь глядючи, а он куда страшнее будет, – и принялся рассказывать о монголах.

Князья недоверчиво переглянулись.

– Откуда у тебя, брате, вести такие? – осторожно осведомился Ингварь.

Костя поначалу замялся, но потом нашелся с ответом:

– Купец один, из далеких стран приехавши на торг, сказывал. Да и не он один, – добавил он после небольшой паузы, чтобы сообщение прозвучало весомее.

– Купец солжет – недорого возьмет. Известно, дело торговое, – махнул рукой Олег.

– Один – да, может и солгать, а вот все – это навряд ли, – возразил Костя.

Мысль о скором нашествии татар возникла у него еще вчера, но тогда было не до нее, зато сейчас она пришлась как нельзя кстати.

– А ты, брате, ничего не путаешь? – Это уже подал голос Ингварь.

– Если бы, – вздохнул Костя и начал излагать подробности о татарском войске.

Особо пришлось остановиться на железной дисциплине, царящей среди монгольских воинов. Больше всего князей удивило его сообщение о том, как за одного бежавшего с поля боя подвергается смертной казни весь десяток, за драпающий десяток – вся сотня и так далее.

– Хорошо бы и у нас такое ввести, – задумчиво произнес Олег, и его красивое лицо неприятно исказилось.

– Что ты, брат. Грех-то какой, христианскую душу губить. Над ней единый господь бог властен, – укоризненно заметил Юрий и поинтересовался: – А что у них за вера?

– Язычники они и во Христа не веруют, – кратко ответил Костя и тут же, пока они не остыли от его рассказа, уснащенного красноречивыми подробностями, осведомился: – Так что, братья, дадим этим степным волкам себя поодиночке перерезать или дружно все вместе на смертный бой выйдем?