Корзины, и правда, оказались тяжелыми. К тому же их было несколько. Очевидно, что Марту кто-то подвез на телеге, поскольку самостоятельно она бы не смогла доставить к дому сию поклажу.

Перетаскав все корзинки в переднюю, Рёрик проверил ворота и двинулся обратно. Дверь была не заперта, и он вошел в дом. Открывшаяся картина несколько его озадачила. Вдова стояла посреди комнаты. И была почти раздета. На ней имелась лишь тонкая сорочка, которую глаз Рёрика не воспринимал за одежду вовсе. В свете лампы кожа Марты отливала теплым золотистым оттенком. Очевидно, переодевания затянулись. Возможно, сначала путешественница заглядывала к детям или еще что-то задержало ее.

– О, прости, – будь на месте вдовы какая-нибудь другая женщина, Рёрик бы не стал извиняться. Сейчас он и отшучиваться не стал. Шутить со своей спасительницей на подобные темы ему показалось не только жестом неуместным, но и оскорбительным для нее. Поэтому он решил, что должен и обязан пойти на улицу. Пойти и насладиться образом луны, пока промокшая Марта обряжается в сухие платья. А потом вернуться в дом и постараться поскорее уснуть, не думая о своей спасительнице, неожиданно столь соблазнительной после дождя.

– Не извиняйся, – Марта не улыбалась, но ее взгляд не сердился. Ее волосы были все еще влажными, с них падали капельки воды. И Рёрику почти неодолимо захотелось сбросить с Марты ее холодную мокрую сорочку. Поскорее согреть свою спасительницу, заключив ее в горячие объятия. Мысли уже не слушались его. И лишь голос Марты заставил сосредоточиться. – Когда ты в последний раз любовался женщиной?

– Ох, не помню, – усмехнулся Рёрик. Он сидел в яме меньше двух лет, но время там тянулось невероятно медленно и мучительно, словно минул целый век. И теперь он не мог поторопить себя выйти из дома, хотя вроде еще в прошлое мгновение был полон решимости удалиться к корзинкам и луне. А то, что Марта задерживала его вопросами, лишь усугубляло положение. Несмотря на свое глубокое уважение к ней, он уже сомневался в том, что, вообще, должен куда-то идти.

– Ты хочешь дотронуться до меня? – Марта вдруг сама сделала шаг к Рёрику. Взяла его ладонь и приложила к своему сердцу. Марта вообще часто касалась его: то наносила мази, то осматривала раны. Но теперь ее жест выражал совсем иное, нежели заботу. – Я позволяю.

Объятия вдовы оказались опьяняющим ливнем. Таилась ли причина в многодневном покое или эта женщина явилась для Рёрика воплощением совершенства, но он никак не мог насытиться ею, не желал выпускать ее из своих рук. Рядом с ней было столь легко и спокойно, как может быть только рядом с близким человеком, от которого не нужно ждать подвоха. Она не лезла в его душу, ничего не требовала от него и ни в чем не упрекала. И оттого она была для него милее любой красотки. Даже говоря о серьезном, она шутила. Рёрику всегда нравились именно такие женщины. А сейчас ему более всех нравилась Марта. Она была желанна, словно остров посреди бушующих штормами вод. Укрыться на этом острове, отмахнувшись от бури, позабыв о тяготах минувших дней пути. Ее голос стал лекарством, ее руки – тенистыми ветвями под палящим солнцем. Уложив голову ей на грудь, Рёрик заснул так крепко, будто выпил сонное зелье. Впервые за долгое время сон принес ему забвение.

****

Некрупный изящный олень скользил по снежному одеялу. Серовато-бурая шерстка мелькала среди стволов. Останавливаясь то возле дерева, то возле кустарника, олень поднимал морду к веткам, пытаясь отыскать почки и не облетевшие листья. Не находя зелени, он принимался разрывать передними ногами сугробы, где часто прятались мхи и лишайники, сухая трава, а иногда жёлуди, орешки и каштаны. В этот раз косуле не повезло. Зима выдалась голодной. Пришлось довольствоваться корой и хвойными иголками. Такая трапеза не могла увлечь слишком. Наверное, оттого животное прекратило жевать и подняло голову, прислушиваясь к хрустнувшей где-то неподалеку ветке.