– Они перестанут убегать, княже, – спокойно возразил боярин. – Слышишь меня, смерд? Коли в мои земли придешь, уговоримся об оброке, что за поле платить станешь, да и работай. Все платить по уговору станешь – в любой год уехать сможешь, коли не понравится что. Твои дети будут рождаться вольными. А коли я сверх уговора с тебя что спрошу – к воеводе али в земский суд на меня жаловаться можешь. Пред государем в землях московских все равны.

– Милостив Господь, – перекрестился жмудин. – Ныне, как серебро получу, так и отъедем. А как найти твои владения, господин?

– До Лук Великих дойдешь, подворье боярина Лисьина спросишь. Там не потеряешься, приведут.

– Чужих рабов сманиваешь, Василий Ярославович, – сухо заметил князь. – Грех это, обиду чинишь.

– Мне до ливонских обид дела нет, – хмыкнул боярин. – А коли недоволен кто – так у нас суд земский имеется. Пусть туда и жалится.

– Суд, суд… Со смердом на одной доске, пред одним судьей стоять! Позор! – возмутился Крошинский. – То-то от вас, из Москвы, то и дело бояре к нам в Литву бегут. А иные земли сами к нам под руку просятся. Тот же Псков, сказывали, намедни государя нашего просил под защиту свою его принять. Замучил, сказывают, князь московский со своими законами.

– То-то от вас, княже, ако от чумы, мора черного, смерды к нам тысячами с семьями убегают, – спокойно парировал Лисьин. – Великий князь уж замучился грамоты считать, в коих ваш король на беду сию жалится[17].

– Сила княжества не в быдле черном, боярин, а в нас, людях служилых!

– Однако же и нам, княже, каженный день кушать хочется. Что есть станет люд служилый, как земли опустеют?

– Меч прокормит!

– Здесь поворот, господа, – указал на полоску взрыхленного снега жмудин.

С речного льда отряд поднялся на пологий взгорок, потом спустился на замерзшее болото. Отличить его труда не составляло: вместо густого леса здесь торчали из снега только редкие чахлые деревца да травяные кочки. Идти сразу стало легче: здесь путь расчищать не требовалось – никаких стволов, никаких завалов. А коли где камень и выпирал – так обойти несложно, болото широкое.

– Недолго осталось, – радостно сообщил проводник. – Версты три болотом, опосля соснячок редкий, да дорога на Арсуньку, хутор там есть в три двора. Ездят мужики редко, но дорогу таки пробили.

Час занял путь через болото, еще минут десять – через вековой сосновый бор без подлеска. Здесь саням пришлось попетлять меж деревьев – но пробрались, не застряли. Дальше жмудин указал на узкую, припорошенную снегом колею:

– По ней поезжайте. Через версту тракт будет, что на Ворзову ведет. По тракту налево повертайте, да скачите. А я след через лес замету. Неровен час, заметят.

– Дальше я путь знаю, – согласно кивнул Крошинский. – Рысью давайте, рысью! Согреем маненько лошадок…

Князь вел отряд уверенно, широким шагом. Вывернув на тракт, воины прошли по нему верст пять, после чего отвернули на очередную узкую, еле различимую дорожку.

– Режица впереди, – пояснил литовец. – Город большой. Вдруг интересно им станет, что за воины скачут? Вины на нас никакой, но ведь задержат.

Дорожка через две версты провела их мимо замка, формой и размерами больше похожего на костел, потом мимо второго. С башен их окинули настороженными взглядами караульные, но тревоги поднимать не стали. Их самих не тронули – и ладно.

Незадолго до сумерек отряд снова выскочил на наезженный тракт, но опять двигался по нему всего несколько верст, после чего отвернул к сосновому бору, выросшему на высоком пологом холме. За холмом обнаружилась ложбинка, скрытая и от ветра, и от посторонних взглядов.