– Леди, святой ли, шарлатан ли, но он вернулся.

– Не шути со мной, Так.

– Богиня и леди, я только что покинул Владыку Яму, когда он отключал молитвенную машину, хмурый от успеха.

– Эта авантюра направлена была против такой огромной силы… Владыка Агни обмолвился однажды, что ничего подобного никогда не удастся свершить.

Так встал.

– Богиня Ратри, – сказал он, – кто, будь то бог, человек или нечто среднее, разбирается в подобных материях лучше Ямы?

– Я не знаю, Так, ибо такого не отыщешь. Но откуда тебе известно, что он выловил нам ту самую рыбку?

– Ибо он – Яма.

– Тогда возьми мою руку, Так. Веди меня опять, как ты делал однажды. Посмотрим на спящего Бодхисатву.

И он повел ее через двери, вниз по лестнице, в нижние покои.

Подземелье заливал свет, рожденный не факелами, а генераторами Ямы. Водруженную на платформу кровать с трех сторон отгораживали ширмы. За ширмами и драпировками скрывалась и большая часть механизмов. Дежурившие в комнате монахи в шафрановых рясах бесшумно двигались по обширным покоям. Яма, мастер из мастеров, стоял у кровати.

При их появлении кое-кто из вышколенных, невозмутимых монахов не удержался от восклицаний. Так обернулся к женщине рядом с ним и отступил на шаг, затаив дыхание.

Это была уже не раздобревшая матрона, с которой он только что разговаривал. Вновь он стоял рядом с бессмертной Ночью, о которой написано было: «Богиня переполнила обширное пространство – и в глубину, и в вышину. Сияние ее развеяло мрак».

Он взглянул на нее и тут же закрыл глаза. Она все еще несла на себе отпечаток своего далекого Облика.

– Богиня… – начал было он.

– К спящему, – прервала она. – Он шевелится.

И они подошли к ложу.

И тут перед ними открылась картина, которой суждено было в будущем в виде фресок ожидать паломников в конце бесчисленных коридоров, рельефом застыть на стенах храмов, живописно заполнить плафоны множества дворцов: пробудился тот, кто был известен как Махасаматман, Калкин, Манжушри, Сиддхартха, Татхагата, Победоносный, Майтрея, Просветленный, Будда и Сэм. Слева от него была богиня Ночи, справа стояла Смерть; Так, обезьяна, скорчился в изножье кровати вечным комментарием к сосуществованию божественного и животного.

А был явившийся в обычном смуглом теле средних размеров и возраста; черты его лица были правильны и невыразительны; когда он открыл глаза, оказались они темными.

– Приветствую тебя, Князь Света, – так обратилась к нему Ратри.

Глаза мигнули. Им никак не удавалось сфокусироваться. Все в комнате замерли.

– Привет тебе, Махасаматман – Будда! – сказал Яма.

Глаза глядели прямо перед собой – не видя.

– Привет, Сэм, – сказал Так.

Лоб чуть наморщился, глаза, покосившись, уставились на Така, перебежали на остальных.

– Где?.. – спросил он шепотом.

– В моем монастыре, – ответила Ратри.

Безучастно взирал он на ее красоту.

Затем он сомкнул веки и изо всех сил зажмурился, вокруг глаз разбежались морщинки. Гримаса страдания превратила его рот в лук, зубы, крепко стиснутые зубы – в стрелы.

– Вправду ли ты тот, чье имя мы произнесли? – спросил Яма.

Он не отвечал.

– Не ты ли до последнего сражался с армией Небес на берегах Ведры?

Рот расслабился.

– Не ты ли любил богиню Смерти?

Глаза мигнули. На губах промелькнула слабая усмешка.

– Это он, – сказал Яма; затем: – Кто ты, человече?

– Я? Я ничто, – ответил тот. – Может быть, листок, подхваченный водоворотом. Перышко на ветру.

– Хуже некуда, – прокомментировал Яма, – ибо в мире предостаточно листьев и перьев, и мне не стоило работать так долго лишь ради того, чтобы приумножить их число. Мне нужен был человек, способный продолжить войну, прерванную из-за его отсутствия, могучий человек, способный пойти наперекор воле богов. Мне казалось, что ты таков.