Он один из всей толпы пытался привлечь внимание не к себе, а к кому-то другому. Похоже, Майтанет понял это, и его сияющие глаза посмотрели на Сола. Он увидел мальчика.

Это был первый великий момент в жизни Сола. Возможно, самый главный.

Он не отводил глаз от шрайи, а взгляд самого Майтанета обратился на его палец, указующий на Хертату. Тот кричал и прыгал рядом с приятелем. Шрайя Тысячи Храмов улыбнулся.

Какое-то мгновение он смотрел в глаза мальчику, затем его заслонил рыцарь.

– Да-а! – возопил Хертата, рыдая от невероятности происходящего. – Да, да!

Сол стиснул его руку и засмеялся. Счастливые, они нырнули в тень.

Откуда-то возник мужчина и загородил им дорогу. У него была окладистая квадратная борода, выдававшая чужака. От него воняло. Что еще тревожнее, от него несло кораблем. В правой руке он держал половинку апельсина, а левой схватил Хертату за ворот грязной туники.

– Где ваши родители? – пророкотал он с добродушием хищника.

Они обязаны спрашивать об этом. Когда пропадает обычный ребенок, в первую очередь трясут работорговцев. За такое похищение работорговцев вешают как за насилие над детьми.

– В-в-вон та-ам! – Хертата указал дрожащим пальцем куда-то в сторону.

Сол ощутил запах его мочи.

– Неужели? – рассмеялся мужчина, но Сол уже пробежал мимо рыцарей и нырнул в толпу позади процессии.

Сол, он такой. Он быстрый.

Потом, укрывшись среди груды битых амфор, он плакал, но оставался начеку, чтобы никто его не увидел. Он отплевывался, напрасно пытаясь избавиться от вкуса апельсиновой корки. Наконец он стал молиться. Перед его мысленным взором снова сверкнули драгоценные перстни.

Да. Хертата говорил правду.

Майтанет уплывал за моря.

Ранняя весна 4112 года Бивня, Энатпанея

Их осталось мало – всего сорок тысяч, – но в груди каждого бились сердца множества павших воинов.

Под хлопающими на ветру знаменами Бивня и Кругораспятия Священное воинство выступило из могучего Карасканда. Решение Саубона не покидать почти опустевший город разгневало многих. Великие Имена просили Воина-Пророка потребовать от Саубона, чтобы он, по крайней мере, разрешил своим вассалам выступить в поход, если они того желают. Многие сами так сделали, включая яростного Атьеаури. В пустом городе вместе с королем осталось около двух тысяч галеотов. Говорили, что Саубон плакал, когда Воин-Пророк выезжал из Роговых Врат.

Совершенно иное Священное воинство вступало в Энатпанею. Новички, разодетые в плащи и сюрко цветов своих господ, наглядно показывали меру этого преображения. Весть о страданиях Священного воинства в Карасканде сподвигла тысячи айнрити пуститься в плавание по зимнему морю в Джокту. Они прибыли к городским вратам вскоре после снятия осады, гордые и самоуверенные. Так же вели себя под Момемном и Асгилиохом те, что ныне смотрели на новоприбывших со стен. Однако в город новички вступали молча, потрясенные измученными лицами и пристальными взглядами встречавших. Все обычаи были соблюдены – люди пожимали друг другу руки, соотечественники обнимались, – но только внешне.

Выжившие в Карасканде Люди Бивня теперь стали сынами иной нации. Они пролили всю ту кровь, что связывала их с прошлым. Старые узы верности и традиций превратились в сказки о дальнем царстве вроде Зеума, места слишком далекого, чтобы считать его настоящим. Крюки прежних путей, прежних забот цеплялись за плоть, которой более не существовало. Все, что они знали, было взвешено и найдено легким. Суета, зависть, гордость – весь бездумный фанатизм прошлой жизни – погибли вместе с павшими товарищами. Надежды пошли прахом. Угрызения совести въелись в кости и связки.