– Должен быть иной путь, – прошептал Наутцера.

Нелюдь склонил безволосую голову, как сын, охваченный раскаянием перед лицом отца.

– Я меняюсь… – Когда он поднял глаза, на его щеках блестели слезы. – Другого пути нет.

Наутцера вывернулся на гвоздях, прибивших к стене его руки, и закричал от боли:

– Тогда убей меня! Убей, и покончим с этим!

– Но ты же знаешь, Сесватха.

– Что? Что я знаю?

– Знаешь, где спрятано Копье-Цапля.

Наутцера уставился на него. Глаза его округлились от ужаса, он стиснул зубы от боли.

– Если бы я знал, это ты сейчас был бы в оковах, а я терзал бы тебя!

Мекеретриг дал ему пощечину с такой силой, что Ахкеймион подпрыгнул. Капли крови забрызгали оскверненную стену.

– Я выпотрошу тебя, – проскрежетал нелюдь. – Хоть я и люблю тебя, я выверну твою душу наизнанку! Я освобожу тебя от ложного представления о «человеке» и выпущу зверя – бездушного зверя! Этот воющий зверь откроет истину всех вещей… И ты расскажешь мне!

Наутцера закашлялся, захлебываясь кровью.

– А я, Сесватха… я запомню!

Ахкеймион увидел, как нелюдь стиснул зубы. Глаза Мекеретрига сверкнули, как острые солнечные лучи. Вокруг его пальцев появились пылающие оранжевые кольца кипящего света. Ахкеймион тут же узнал Напев – квуйский вариант Лигатуры Тауа. Мекеретриг охватил лоб Сесватхи огнедышащими ладонями, словно пилой впиваясь в его тело и душу.

Наутцера взвыл диким голосом.

– Тс-с, – прошептал Мекеретриг, стискивая скулы старого колдуна. Он стер слезы большим пальцем. – Тихо, дитя…

Наутцера мог только часто дышать и содрогаться в конвульсиях.

– Пожалуйста, – сказал нелюдь, – пожалуйста, не плачь…

И тут Ахкеймион взревел:

– Наутцера!

Он не мог смотреть на это, только не опять, только не после Багряных Шпилей!

– Это сон, Наутцера! Это сон!

Великий Даглиаш онемел. Чайки и вороны взлетели и зависли в воздухе. Мертвые безучастно глядели на море.

Наутцера отвернулся от ладони Мекеретрига и посмотрел на Ахкеймиона, тяжело дыша в ледяном воздухе.

– Но ты же мертв, – прошептал он.

– Нет, – ответил Ахкеймион. – Я выжил.

Исчезли помосты и стена, смрад разложения и пронзительные крики птиц-падальщиков. Исчез Мекеретриг. Ахкеймион стоял в пустоте, не в силах вздохнуть, не веря в реальность такой перемены.

«Как ты остался в живых? – кричал в его мозгу Наутцера. – Нам сказали, что тебя захватили Шпили!»

«Я…»

«Ахкеймион? Акка? Ты цел?»

Почему он казался себе таким маленьким? У него были причины скрывать правду.

«Я… я…»

«Где ты? Мы пошлем за тобой кого-нибудь. Все сделаем как надо. Месть будет неотвратимой».

Забота? Сострадание к нему?

«Н-нет, Наутцера… Нет, ты не понимаешь…»

«С моим братом поступили подло. Что еще я должен понимать?»

На один сумасшедший миг он ощутил себя невесомым.

«Я солгал тебе».

Долгое мрачное молчание, наполненное всем, что не высказано.

«Лгал? Ты хочешь сказать, что Шпили тебя не похищали?»

«Нет… То есть да, они похитили меня! И я действительно сбежал…»

В его голове пронеслись видения безумных дней в Иотии. Ослепление Ксинема. Кукла Вати, божественное проявление Гнозиса. Он вспомнил крики людей.

«Да! Ты правильно поступил, Ахкеймион. Это должно быть на века занесено в наши летописи. Но при чем тут ложь?»

«При том… – Тело Ахкеймиона в Карасканде сглотнуло ком в горле. – Есть еще одно… То, что я скрыл от тебя и остальных».

«Что же?»

«Анасуримбор вернулся».

Снова долгое молчание, странное, как будто изучающее.

«Что ты сказал?»

«Предвестник явился, Наутцера. Мир на краю пропасти».

Мир на краю пропасти.

Любые слова, повторенные много раз – даже такие, – теряют смысл. Именно поэтому, как понимал Ахкеймион, Сесватха наградил своих последователей проклятием – отпечатком собственной истерзанной души. Но сейчас, признаваясь во всем Наутцере, колдун произнес эту фразу как в первый раз.