– Чего у порога орешь, как медведь?
– Ты против медведей? – Хадамаха мгновенно развернулся.
Голова лишь издала испуганный писк и скрылась. С громким хлопком упал полог чума. Хадамаха стоял, шумно переводя дух, и ждал, пока пройдет мельтешение багровых пятен перед глазами. Стыдно – чего на мужика кинулся? И правда, кому понравится, когда у самого порога орут.
– Пошли в лавку, про которую дядька Бата сказал! – И снова зашагал по улице.
– Ты его давно знаешь, этого Бата? – пристраиваясь рядом, спросила Аякчан.
– Давно. С тех пор как с отцом сюда ходил. Стражник как стражник, торжище охранял. Которого нет, – с горечью добавил он.
– За День и Ночь многое могло измениться, – рассудительно сказал Хакмар. – Может, теперь торгуют в другом месте.
– Сдается, нам сюда. – Хадамаха остановился перед непомерно длинным и широким деревянным домом, похожим и на крепость, и на охотничий балаган, где летом живут всем племенем, да еще и добычу коптят-солят. Дверь распахнулась легко, без малейшего скрипа.
– Гине-гине, хозяева, откройте дверь да примите привет! – останавливаясь на пороге, вежливо позвал он. Никто не откликнулся.
Ни тебе лавочника, спешащего навстречу, ни суетливых приказчиков, готовых подать, завернуть, взвесить и отмерить. От самого входа тянулись ряды широких полок – верхние перекладины были вбиты прямо в потолок.
– Хозяева! – уже попросту, без всяких любезностей, позвал Хадамаха.
– Да входи уже! – толкнула его в спину Аякчан.
– За вход без спросу штраф полагается. Крупный, – пробурчал в ответ Хадамаха.
– Так это ж лавка! Она для того, чтобы входили! – Аякчан поднырнула Хадамахе под локоть и скользнула внутрь. И Хакмара за собой потащила.
Хадамаха еще постоял на пороге, прислушиваясь и принюхиваясь. Беспокойство, чутье то ли медведя, то ли стражника, то ли обоих вместе, ворочалось внутри неприятным теплым комом. Вокруг все так… не по закону, что у Хадамахи все наличные души были непонятно где, но уж точно не на месте. В странном городе, в который превратилось хорошо знакомое ему селение, даже лавка с товарами могла стоять вовсе не для того, чтобы в нее ходили покупатели.
– Хорошо! – выдохнул Хакмар, тяжело приваливаясь к одной из стоек с полками. И слабо улыбнулся. На лбу его блестели крупные капли пота. Обожженная сперва Жаром Голубого огня, а потом злым холодным ветром, кожа начала облезать – и Донгаровы мази не помогали, шелушащаяся кожа выглядела жутко. У парня болезненно-лихорадочно блестели глаза, и его трепала мелкая частая дрожь – Хакмар уже не замечал этой дрожи, настолько свыкся. А худющий стал! И Аякчан такая же – тряпье болталось на ней, как на обструганной палке, а на исхудавшем до размера детского кулачка лице остались одни глаза, то круглые и несчастные, как у больного совенка… то треугольные и такие же несчастные. Как у вымотанной до предела ведьмы-албасы.
«Им нужна передышка, – отчетливо понял Хадамаха. – Нельзя вечно и бесконечно спасать Сивир. Им нужно отоспаться, отъесться, просто передохнуть! И для начала хоть одеться!»
Помочь им сейчас может только он – ведь это его земля! Он шагнул в лавку и еще разок, уже погромче, выкрикнул:
– Хозяин! Нам бы прикупить чего… – Обогнал ребят и первым пошел между перегородившими все пространство полками. И понял, что Хакмар прав – торговля и впрямь переместилась в другое вместо. Вместе с товарами. Только вот покупателей, сдается, забыли. Да и с продавцами негусто.
– Эгей! – уже безнадежно позвал он. Возглас затерялся между полками, от пола до потолка заваленными пушистыми мехами – лисами, соболями и куницами, которых Хадамаха напрасно искал на торжище. Позади мехового богатства тянулись берестяные короба, набитые рыбой сушеной, рыбой соленой, рыбой вяленой. «Кап! Кап!» – подтекало из бочонков с моченой ягодой. Хакмар остановился у скромной стойки с железным оружием. Копейные острия, пара ножей, короб с наконечниками стрел. Заложив руки за спину, точно боялся даже случайно прикоснуться к выставленному железу, Хакмар изучал товар. Выражение его лица было… непередаваемым. Наконец южный кузнец аккуратно, кончиком мизинца подцепил свисающую с рукояти ножа бирку с ценой.