– Потому что Сонная немочь приходит в снах, заманивая душу в Долину.

Говорила она и о том, что души, украденные Сонной немочью, имеют в Долине вполне материальные тела, их можно пощупать. Но вернуть их в наш мир можно только в том случае, если прошло совсем немного времени с того момента, как душа человека заплутала в Долине. Когда тело превратилось в куколку, уже ничего не сделаешь, само собой.

Она, Гвейла Шиниас, будет нас учить тому, как, имея на руках заснувшее тело – или даже вещь, принадлежащую этому телу, – нащупать душу в безбрежной Долине, чтобы потом пойти за ней и забрать обратно. И для этого мастер проведет много практических занятий, где мы будем тренироваться на предметах, чьи хозяева все-таки сгинули в Долине.

Тут она снова остановилась около моего стула и особо отметила, что лично мне все это будет даваться очень легко.

– Судя по всему, если ты, конечно, не разыграла перед нами представление, благословенный Энне-аш оставил в тебе изрядную часть себя. Ты сможешь чувствовать даже тех, кто ушел далеко, но еще может вернуться. Я буду вас учить, как это делать правильно, чтобы не возникло опасности для вас самих…

Это был интересный урок. Я слушала затаив дыхание, потому что никто и никогда не рассказывал мне столь важные и интересные вещи. Я даже почти забыла о том, что сказал Альберт, в голове засела мысль, что я смогу действительно помогать людям, которых схватила Сонная немочь, что смогу ходить в Долину Сна и приводить их обратно, возвращая к жизни.

А потом Гвейла Шиниас устало произнесла:

– На сегодня – все. Идите. Следующее занятие будет по расписанию.

Но я не удержалась и спросила:

– Мастер Шиниас, а что мы должны чувствовать, когда душа хозяина предмета еще может вернуться?

Женщина усмехнулась.

– А что ты чувствовала, когда держала в руках ту ленточку?

Я помотала головой.

– Я… я видела паутину. Багровую паутину, повсюду.

Мой ответ, казалось, удивил мастера.

– Такого мне еще не рассказывали. Впрочем… – Она окинула меня цепким взором. – Поживем – увидим. Когда человека еще можно вернуть, мы, сноходцы, чувствуем свет.

Вот и пойми, что она хотела этим сказать.

Стоило только выйти из кабинета, как Альберт решительно подошел ко мне. Внутри все сжалось, я в панике уцепилась за Габриэль. Наверное… Он что-то захочет мне сказать. Но я… готова ли я слушать?

Я обреченно посмотрела в красивое – и такое неправильное частичной неподвижностью лицо молодого мужчины. Надо сказать, неделю назад я бы и не осмелилась вот так, почти на равных смотреть на господина, которому и в подметки не гожусь, но сейчас… он ведь сам объявил… а я и не знаю, что делать, как себя вести.

– Ильсара, – чуть хрипло сказал он, – можно с тобой поговорить?

Можно ли? Наверное… почему спрашивает? Так непривычно, когда твое мнение кого-то интересует…

Но за меня ответила Габриэль.

– Можно. Только если ты потом доведешь ее до двери в нашу комнату. Сейчас, знаешь ли, не лучшее время бродить по замку в одиночестве.

– Конечно, доведу. – Альберт все еще заглядывал мне в лицо, как будто опасался отказа.

Но я… разве я могу отказывать? Тем более просто поговорить.

Не готова я к этому разговору, но что поделаешь.

Кивнув, я разжала пальцы, выпуская локоть Габриэль, потом, опомнившись, обернулась:

– А ты? Как же ты?

– Меня проводит Тибриус, – с ледяным спокойствием объявила Габи. – Так ведь, Тибриус ар Мориш?

Брюнет пожал плечами.

– Отчего нет? Идемте, Габриэль.

Они ушли, и мы с Альбертом остались одни в широком коридоре, в вязкой и неприятной тишине, которую нарушало лишь потрескивание факелов в подставках у стен.