- И-и, батенька, скажете тоже! А сколько эти ваши автоматонные паровые работники стоят? Еще к каждому человек обученный нужен, рычагами двигать… То ли дело голем – дашь ему задание, он и будет делать, пока не остановят!

– Так ведь глиняная же кукла, откуда соображение? – молодой инженер проводил взглядом голема, вернувшегося за новой «вязанкой» шпал.

- На то при куклах имеется кукловод. – хмыкнул старший, кивком указывая на появившуюся возле насыпи длинную фигуру в черном.

- Раввин? – младший понизил голос, будто его могли услышать.

- А кто каббалистом может быть, по-вашему? – усмехнулся старший. – Идемте, я вас познакомлю. Сегодня ребе Шмуэль дежурит – он человек молодой, прогрессивный. С ним и о деле поговорить можно, и последние сочинения Чехова обсудить.

Шагающий им навстречу раввин вдруг замер… подался вперед… сунул руку за пазуху длинного черного лапсердака и…

Инженеру в грудь смотрело дуло паро-беллума. Тонкая, даже тощая, рука молодого раввина держала тяжелое оружие с неожиданной твердостью.

- Это как прикажете понимать, Шмуэль Бенционович? – чуть ли не вкапываясь подошвами в землю, возмущенно вскричал инженер.

- Господин Пахомов? – темные, опушенные длинными, почти девичьими ресницами, глаза молодого раввина растерянно сощурились… Он неловко сунул паро-беллум обратно за пазуху и водрузил на нос пенсне. – И правда – вы! Простите… - он отчаянно, до покрасневших щек смутился.

- Белены вы объелись? – Пахомов в два шага оказался рядом с каббалистом. – Что за шутки?

- Еще раз прошу прощения… Я не узнал вас – в темноте и…

- И при вашей близорукости! – бесцеремонно указывая на пенсне, фыркнул Пахомов. – Погодите! Это вы, что ли, давеча стреляли? – он вспомнил недавний грохот. – В кого?

- Не знаю! Может, в пса какого… - каббалист вдруг, словно озябнув, передернул худыми узкими плечами. – А может, в волка… В ковыле пряталось и глядело на меня, глядело… Повернусь – взгляд пропадает, стоит снова отвернуться – глядят! Недобро так - будто бурав в затылок ввинчивается. – он сдвинул на лоб шляпу с круглыми полями и потер затылок. – Я и пальнул для острастки. А оно – шур-шур-шур, как побежит, только ковыль закачался! Большое…

- Э-э… Шмуэль Бенционович, а вы… всегда по ночам работаете? – настороженно спросил молодой.

- Тьфу ты, пропасть, с вами вовсе соображение потерять можно! Знакомьтесь, давний товарищ мой, тот самый Карташов Артемий Николаевич, которого мы так ждали.

- Весьма приятно познакомиться… - пенсне каббалиста ехидно блеснуло, и он добавил. - …с господином, который полагает, что я свихнулся от ночной работы.

- Я вовсе не то имел в виду! - запротестовал Карташов, вспыхнувшей на щеках краской выдавая, что очень даже «то».

- Возможно, вы правы… - насмешливо кивнул каббалист… и вдруг замер, прислушиваясь и даже поднимаясь на носках, как степной суслик. – Только вот едет кто-то… Кому бы тут ездить по ночам?

Карташов почувствовал, что начинает злиться:

- Что тут можно услышать?

Над насыпью царил шум стройки: тяжеловесный топот големов, лязг металла, звуки ударов…

- Так то ж мои «йоськи» шумят – я их и не замечаю. - продолжал вслушиваться каббалист.

- «Йоськи»?

- Говорят, первого, пражского голема Йозефом назвали… - рассеяно отозвался Пахомов, тоже вслушиваясь. – Даже если и едут, сторож их…

Над степью разнесся протяжный, мучительный крик.

Каббалист снова торопливо сунул руку за пазуху. Высокий степной ковыль у насыпи пошел волной… и вдруг раздвинулся. Резко вспыхнул переносной фонарь – точно с него тряпку сдернули. Человек в мундире вынырнул из ковыля так неожиданно, будто… лежал там в засаде, а теперь поднялся, позволяя себя увидеть.