И тогда совсем по-другому выглядит прошедшие полтора месяца и каменное отцовское молчание!

Митя прикусил щеку изнутри – ему понадобилась вся воспитанная салонами Петербурга выдержка, чтоб не кинуться к отцу, не вцепиться обеими руками в лацканы его сюртука и не заорать: «Что ты знаешь? Что ты об этом думаешь? Что ты думаешь… обо мне?»

- Что ж… - негромкий голос отца разбил воцарившееся в комнате молчание. Он оценивающе поглядел на Митю… на Урусова… и криво улыбнулся. – Я рад, что у сына есть товарищи, тем паче – боевые. Развлекайтесь… - коротко кивнул, повернулся на каблуках и вышел.

- Митя… Успокойтесь. - с принужденным смешком сказал Урусов. – Вы в лице переменились…

Митя бросил быстрый взгляд в зеркало над камином: из круглого стекла на него пялилась рожа скелета с горящими в пустых глазницах огнями.

Он рвано выдохнул, закрывая лицо руками:

- Как думаете… отец видел?

- Не слепой же он, право-слово! – одновременно с досадой и сочувствием буркнул княжич.

Митя сдавленно застонал.

- Мы идем? Или предпочтете отложить?

Митя медленно отвел ладони от лица. Выпрямился до хруста в спине. И гордо задрал подбородок.

- Конечно же, идем!

Все же сегодня – самый важный день его жизни! Ничто его не остановит! И он решительно направился к выходу.

- Спасибо, милая. – Урусов улыбнулся, принимая шляпу и трость у Маняши.

Горничная повернулась подать Мите его вещи… Вынырнувшая невесть откуда Леська аккуратно отодвинула Маняшу бедром – и протянула Мите его шляпу и перчатки. С реверансом. Таким почтительным… Таким трепетным… Что это уже выглядело форменным издевательством! И где только научилась?

Урусов тонко усмехнулся, а Митя почувствовал, как его щекам становится жарко. Одарил Леську яростным взглядом… проклятая девка только безмятежно улыбнулась! И ринулся вон.

5. Глава 4. Кровная знать и кирпич

- Берегись, паныч!

Истошный вопль донесся откуда-то сверху, Митя дернулся в сторону…

Его поймали за рукав и рванули в другую. Рядом, у самого уха, натужно ухнуло, тугой удар воздуха толкнул в лицо, а земля дрогнула.

Митя судорожно закашлялся, ладонью разгоняя взметнувшееся облако серой уличной и золотистой древесной пыли. В дюйме от носков его ботинок лежала рухнувшая с высоты укладка досок.

- Ах ты ж бестолочь безрукая! Я кому сказал крепить, кому сказал!

Наверху строительных лесов, покрывающих фасад новехонького доходного дома не много ни мало в четыре этажа, пожилой мастеровой доской охаживал своего подручного. Парень закрывался от ударов и пронзительно верещал:

- Крепил я, дядька, как Бог свят! Знать не знаю, как оно развязалось!

А еще выше, в безоблачном осеннем небе парил крылатый силуэт, слишком крупный даже для самой большой птицы. Его сложно было разглядеть против солнца, но Мите и не нужно: он и так знал, кто она – та, что ждет и наблюдает.

Оставалось надеяться, что она хотя бы не станет вмешиваться сама, как и обещала.

- Митя, вы как? – встревоженно заглянул ему в лицо Урусов.

- Благодарю вас, Петр Николаевич, если б не вы… - Митя постарался улыбнуться как можно беспечнее.

- Пустое… - Урусов запрокинул голову, грозя парочке на лесах. – Вот я вас в участок!

- Простите дурака, баре, не хотел он! – бесстрашно перевесившись вниз, проорал старший.

- Не хотел… простите… - вторым голосом поддержал молодой, утирая капающую из разбитого гневным дядькой носа кровь.

- Пусть их, Петр Николаевич! – Митя оглянулся на оставшийся за спиной особняк – не выглядывает ли Антипка или Леська. Дверь оставалась закрытой, в окнах, вроде, никто не маячил… Тем лучше! - Пойдемте! – Митя потянул Урусова прочь.