Сам патрикий Феофан, с кормы своей хеландиии наблюдая происходящее, невольно жмурился и крестился, твердя в полузабытьи боевой клич ромеев, который сейчас был для него только молитвой: Господи, помилуй! Вот теперь это был настоящий ад. Тьма сверху, глубокая вода – снизу, вспышки жгучего, губительного пламени между ними, неистовые крики испуга и боли. Кентарх Иоанн отдавал распоряжения, палили все три сифона – на носу и по бортам, – и Феофан сам видел, как после их залпов вспыхнули две или три скифские лодки. Ночью это выглядело еще страшнее, чем в первый раз, при ярком летнем солнце. Невольно Феофан цеплялся за поручни борта, каждый миг ожидая, что вот сейчас среди волн распахнется пасть ада и поглотит все это – волны с горящими пятнами смеси, полусгоревшие и еще целые скифские лодки, а заодно и хеландию. Этот ужас не мог продолжаться долго, это было невыносимо. В эти жуткие мгновения сам стратиг меры не помнил, зачем все это нужно, едва осознавал свою задачу – уничтожить как можно больше скифов, рвущихся сквозь их строй на север. Сильнейшим его искренним желанием было одно: чтобы все это поскорее кончилось, неважно как.

Спасаясь от хеландий, русы жались к берегам. Пытаясь отрезать путь трем скифским лодкам, два ромейских судна с грохотом столкнулись. Послышался треск бортов, ломаемых весел, крики стратиотов; Феофан перекрестился еще раз – хоть бы эти не выпалили друг в друга, зараженные безумием этой ночи.

С одной и правда выпалили, к счастью, с другого борта, целя в скифов: видя эту незадачу противника, русы текли мимо на десятках суденышек. Но от удара жерло сифона несколько сместилось, залп ушел в сторону, и теперь горючая смесь чадила на воде. Ветром и волнами ее несло на хеландии. Феофан закрыл глаза, молясь, чтобы смесь сгорела раньше, чем коснется бортов. Иначе и с этими двумя можно будет проститься.

А скифские суда скользили мимо, при свете пламени он различал черные фигурки, гнувшиеся над веслами. Мало кто из них оглядывался на ромеев. Скифам было не до любопытства.

Феофан обернулся к Иоанну: во время боя место кентарха тоже было на корме, близ военного креста.

– Вперед! Прикажи идти на север, к морю! Перекроем выход тем, кто прорвался.

Феофану было ясно: здесь, на месте, он пропустит в темноте куда больше скифских судов, чем сумеет уничтожить. Но у них, проскользнувших сквозь строй хеландий, был всего один путь: на север через пролив. Пока они не добрались до Евксина, ему, по крайней мере, точно известно, где они находятся. Врагом его была темнота, но до окончания ночи скифы не успеют миновать длинный пролив. К рассвету они все еще будут поблизости, и у него оставалась надежда настичь близ Евксина всех тех, кто ушел от него близ Пропонтиды.

Таиться было больше незачем, и Феофан приказал сигналом трубы передать приказ всем следовать за ним. Но не мог знать, сколько кентархов сейчас в состоянии этот приказ услышать и сколько – исполнить. Истребив сколько возможно скифов при входе в пролив, они могли довершить дело у выхода.

Пламя горящих судов ушло назад, и над проливом снова повисла тьма. При попутном ветре более крупная хеландия могла обогнать скифские лодки. Оставалась опасность сесть на мель (как потом выяснилось, с двумя хеландиями во время ночного перехода это и случилось), но Феофан полагался на двух присланных ему наилучших царских кормчих – Василида и Алексия. Неспешно, крадучись, хеландия пробиралась мимо темных скалистых берегов. Время от времени сигнал трубы повторяли, указывая другим кентархам направление.