Вторая жена? Хельга вытаращила глаза. Берислава так ждала приезда своей сестры Эльги, а это, выходит, не она? Но куда делась Эльга? Почему жена Ингвара – какая-то… дочь какого-то царя? В смятении Хельга даже не могла понять, о греческом царе идет речь или о каком-то другом; если о греческом, то неужели Ингвар в походе захватил его дочь?

– Но что с Эльгой? – загомонили разом родичи. – Почему вторая? Откуда? Эльга… Что с ней? Она жива? Неужели…

Берислава снова закричала, ее лицо исказилось, будто она сейчас зарыдает. Изумленная Хельга лишь смутно ухватила суть всеобщего смятения: вместо Эльги дочери Вальгарда Ингвар привез совсем другую жену, а значит… он овдовел? И родичи Эльги, коих здесь с десяток, сейчас узнают свою горестную весть?

Мальфрид, а теперь и Эльга! Хельга взглянула на смущенного и раздосадованного Ингвара другими глазами: хоть он внешности и неприметной, а на деле дракон, губящий знатных женщин!

Оказалось, что все не так плохо: Эльга не умерла, она осталась в Киеве. Живая и здоровая, как заверял Ингвар – насколько он мог быть уверен, расставшись с нею более месяца назад. И тем не менее у него появилась вторая жена, болгарка, не менее знатного рода, чем старшая племянница Хельги Хитрого. Это все выяснилось тут же, перед воротами конунгова двора, и Хельга заметила, как переменились лица всех родичей Ингвара и приближенных Сванхейд. Волнение встречи, приподнятость и воодушевление сменились настороженностью и тревогой. Греческий поход имел какие-то важные, переломные последствия, и Сванхейд, судя по ее лицу, не ждала добрых вестей.

Но она знала, как себя вести, и вскоре уже Ингвар с приближенными под рев рогов вступал в гридницу, за ними валили толпой родичи и гости. Логи повел Хельгу в дом, оберегая ее в толпе; она держалась за его руку, вытаращенными глазами оглядываясь. Казалось, ее несет бурный поток талой воды, среди упавших стволов и смытых изб. Но сейчас будет пир, и все разъяснится.

Положение дел было не таково, чтобы в нем могла быстро разобраться даже Сванхейд, не говоря уж о Хельге. Королева заранее распределила дела по управлению пиром между служанками и родственницами, часть поручение досталась и Хельге, поэтому она не могла непрерывно слушать, что говорится в гриднице, – приходилось выходить в поварню. Родичи и знатные гости сидели с одной стороны длинной палаты, приближенные Ингвара – с другой. Таких людей Хельга никогда не видела и, приближаясь к ним с кувшином меда или пива, дрожала как лист. В дружине Ингвара были молодые и старые, седобородые, славяне разных племен, варяги, русы, даже немного болгар. Болгары казались Хельге более знакомыми, чем прочие, она не раз видела их родичей, итильских булгар, приезжавших в Силверволл по торговым делам.

Но остальные… Богатые греческие кафтаны и рубахи, отделанные шелком и даже целиком шелковые, дорогие серьги, браслеты, перстни из серебра и золота, пояса с серебряными и бронзовыми бляшками только подчеркивали дикость их загорелых лиц, жестких глаз, безжалостных и чуть отстраненных. У многих на лице, на шее, на руках виднелись красные и розовые пятна; Хельга было подумала с испугом, что это какая-то заразная хворь, которой страдает вся дружина, но услышала, как кто-то из них, отвечая на чей-то вопрос, объяснил: это ожоги! Ожоги от «влажного огня»[10], который дождем лился на Ингварову дружину с греческих судов проливе между морем и Миклагардом; не менее тысячи человек там погибло за одно утро от этого огня, утонуло вместе с горящими судами или спасаясь от пламени, которое не гасло даже на воде. Среди этих погибших оказался и юный Эймунд – родной брат Бериславы. Они с Вояной плакали, роняя слезы в кувшины с пивом, но хирдманы Ингвара не сердились, лишь понимающе кивали.