– Я привык считать, что удачливой бывает рука. Знаешь, верно, как говорят: смелый одержит победу и неточеным мечом.

– Нет, так не пойдет! Если прямо сказать, я и твою-то удачу пока в глаза не видел! Не хочу, чтобы потом ссылались, мол, оружие оказалось неудачливо!

– Я не намерен ссылаться на неудачливость оружия! – При всех стараниях сохранять спокойствие Логи-Хакон начал закипать. Со стариком не было сладу. – Я сам отвечаю за свои удачи и неудачи и не позволю…

– Ты у меня в доме! А значит, моя удача скажется во всем, что здесь произойдет! Поэтому ты поедешь на лов вот с этим!

Свенгельд махнул рукой, и кто-то из его отроков снял со стены старую рогатину – с наконечником, хорошо отчищенным, но уже заметно сточенным за многие годы, с потемневшим, потертым древком, на котором ясно отразилась долгая служба. Возле втулки виднелись глубоко врезанные в дерево, но уже полустертые и плохо различимые рунические знаки. Логи-Хакон разобрал только руну Соулу: видимо, для привлечения побед. Наносить руны на оружие – старинный обычай, который сейчас уже редко встречается. Ульв-конунг, например, имел хороший меч, на котором была сделана простая надпись «Гуннар сделал меня, Ульв владеет мной», как принято теперь.

– Уж это оружие никого не подведет! – продолжал Свенгельд. – За него могу поручиться я, да и мой отец, уж лет сорок сидящий с Одином, не даст соврать!

Чуть дрожащей рукой он приподнял свой драгоценный кубок и коротко глянул в кровлю, будто предлагал обитателям небесных палат выпить с ним заодно.

– Это удачливое оружие. – Старик отпил из кубка, чтобы промочить горло. – Дальше все зависит только от тебя. И если уж ты не управишься, значит, не хватило удачи тебе самому! А я возьму вот это, – он кивнул на новую рогатину, прислоненную к столбу его сиденья. – У меня-то накопилось столько удачи – я не сплошаю с любым ковырялом, что попадется в руки!

Даже если кто-то из сидевших за длинными столами для дружины при этих его словах переменился в лице, то ничьего внимания это не привлекло. Даже если кое-кто и обменялся потрясенными взглядами, то никто не усмотрел в этом ничего необычного.

– Видно, это прекрасная вещь! – Логи-Хакон улыбнулся, чувствуя: пора объясниться напрямую. – Было бы обидно потревожить такое заслуженное оружие напрасно. Но случай, мне представляется, не так уж важен, чтобы ставить на кон удачу всей жизни человека. Я могу пообещать, что постараюсь раздобыть как можно больше дичи, дабы мы и наши люди могли устроить пир и повеселиться. Но едва ли это состязание повлечет иные последствия.

В гриднице стало тихо. Свенгельдовы отроки уже почти свыклись с мыслью, что рыжеволосый брат Ингвара киевского если не станет мужем Соколины и преемником их старого вождя, то по крайней мере будет стремиться к этому изо всех сил. Награждая его мысленно собственными чувствами и мечтами, они как-то упустили из виду, что он пока ни о чем подобном не просил.

– Я не расслышал, – Свенгельд наклонился ближе к нему через гридницу. – Что ты сказал?

– Я сказал, – громко и внятно, однако с почтением, повторил Логи-Хакон, – что мы затеваем охоту, и не более того. Я не прочь позабавить тебя состязанием, готов даже скакать наперегонки с твоей дочерью, если есть на то твоя воля, но судьбу моей женитьбы решит моя мать, а судьбу твоего наследства в Деревляни – мой брат, князь Ингвар. Хотел бы я, чтобы мы понимали друг друга по этому поводу и не давали оснований для кривотолков.

Лохматые брови сдвинулись над волчьими глазами Свенгельда. Он наливался мрачным гневом, будто туча – грозовой чернотой. Даже Соколина, которая было встрепенулась при этих словах Логи-Хакона, вдруг испугалась и пожелала, чтобы они не были произнесены или означали нечто другое – не отказ от нее.