– Вы пойдете со мной, поживете пока у нас на дворе, чтобы под рукой были, – продолжал он.

– И будьте благодарны! – добавил другой парень, стоявший у него за плечом. Темноволосый, со степняцкими глазами, внешностью он напоминал печенега-полукровку, но по-славянски говорил чисто и свободно, как на родном языке. – У нас многие думают, что от вас толку не будет. Вы же дважды выжили там, где погиб ваш вождь. Вы бросили на поле боя тела уже двух своих вождей! У нас таких назвали бы трусами.

– Что ты сказал? – Чарога с искаженным от злости лицом подался к нему.

– Тихо! – повелительно бросил ему Лют, одновременно плечом загораживая своего спутника. – Ильмет, закрой пасть. Если бы они не сбежали, у нас теперь не оказалось бы ни одного видока, и пришлось бы трупье допрашивать, что там случилось и почему.

– А если бы они не сбежали с Хазарского моря, мы бы не знали, как закончил Хельги Красный, – насмешливо дополнил Ильмет.

– Княгиня же хотела знать, как погиб ее сводный брат. Кто-то из вас был с Хельги на Хазарском море? – полюбопытствовал Лют.

– Мы трое были, – Размай кивнул на Чарогу и Стояню.

– У нас был такой князь, что ты… – Чарога бросил на Люта вызывающий взгляд. – Тебе за десять лет столько не содеять, сколько он за три года успел.

– Чего я не спешу совершить – так это погибнуть за тридевять земель. Я пока что возвращался из своих походов. И ходил в них не зря! – Лют многозначительно поднял мизинец с витым золотым колечком, видимо, знаменовавшим какие-то деяния, которыми он гордился. – Ну, так вы пойдете со мной или будете ждать, пока Хельги Красный родится вновь?

– Я в талях, – напомнил Велеб. – Моей судьбой князья владеют.

Несмотря на самый высокий род в этом гриде – не исключая и Люта Свенельдича, – Велеб менее всех имел право распоряжаться собой. Он не был рабом, но не был и вполне свободным. Род Люботешичей передал свои права на него киевским князьям. Завоевал это право Ингорь, но унаследовал Святослав. И теперь тот, тринадцатилетний отрок, имел над Велебом права родного отца.

– Ты же сын князя люботешского?

Велеб отметил: что-то не так. Потом сообразил: Лют не назвал его, как все, Селимировым братаничем. Видимо, Люту имя Селимира ничего не говорило, а вот родство Велеба с нынешним главой Люботешичей было важно.

– Княгиня мне позволила взять вас. Вижу, от тебя толк будет, – благосклонно кивнул он Велебу. – А вы? – обратился Лют к остальным беглецам.

Чарога отвернулся. Стояня насупился. Они знали, что за боярина и товарищей нужно мстить, но признать своим новым господином парня, лет на десять моложе их обоих, пока было не под силу. Если бы они знали, как Свенельдич-младший отличился на Деревской войне и за что получил свои награды, то примирились бы с ним легче. Но зимой он вместе со своим братом находился в другой части войска, шедшей к Искоростеню с юга. А рассказывать о своих подвигах Люту не приходило в голову: он был уверен, что о них и так знает весь свет.

Размай взглянул на Чарогу, потом на Велеба. Потом вздохнул:

– Я с тобой. Коли будут мстить за наших парней, за боярина… я пойду хоть… со всяким, кто поведет.

Они с Велебом оба были из десятка Ислива, потому и оказались в одной страже. Десяток в дружине – все равно что семья в роду, и Размай не хотел потерять то, что у него осталось.

– Берите пожитки ваши, и пошли, – не удостоив двоих оставшихся взглядом, Лют кивнул двоим уходящим на дверь.

Какие там пожитки – все на себе. Следуя за Лютом и тремя его спутниками через княжий двор, Велеб вздохнул. До чего же неровную, узловатую нить выпряли для него Рожаницы! Мать умерла при родах, стрый-князь погиб в сражении, самого взяли в полон, увезли сперва в Остров-град, потом в Киев, потом в Перезванец. Мотает по свету белому, как щепку в волнах. Потом опять на княжий двор попал, а теперь вот еще куда-то ведут, едва для приличия согласия спросив. Живут же люди всю жизнь на одном месте, только с ним такая незадача!