– Я знаю, никто из нас не посрамит памяти Ингвара, когда двинем мы рать на землю Деревскую, старый Олегов уклад защищать, – продолжала Эльга, поглядев на турий рог, что к тому времени уже доплыл до дальнего края скамьи. – Но войско без воеводы – что меч без рукояти. Мистина Свенельдич много лет был воеводой Ингвара, и я себе другого не ищу. Но на днях иные из вас говорили мне, – взгляд ее остановился на Честонеге, – будто не доверяют ему. Скажите сейчас, при мне, при нем и при дружине, – в чем причина? В чем его винят?

Лют подобрался, его глаза, устремленные на боярина, сердито сузились. Честонег был главой старинного и многочисленного рода Избыгневичей; благодаря отцу он вошел в свойство с самим Вещим и сейчас считался сватом княжеской семьи. Именно его полянские старейшины снаряжали говорить с князьями.

Честонег оглянулся на сидевших близ него – Войнилу, Видибора, Дорогожу – и поднялся. По виду полянские бояре уже мало отличались от русских: надевали такие же кафтаны с отделкой из греческого шелка, лишь пояса у них были тканые, а не кожаные с бляшками, какие оружники добывали у противников – хазар и печенегов.

– Не я говорю – земля Русская говорит, – начал Честонег. – Деды наши в свои времена отдали власть над собой Олегу Вещему. Мы, мужи полянские, внуки их, приняли Ингоря. Не все меж нами гладко шло, боги видят, но мы от своего слова не отступали и по край могилы были ему верны. Его обида – наша обида. В том мы на золоте клялись перед ликами богов и на том стоим. Вот рать собираем, чтобы за кровь его и прав попрание мстить, чтобы сыну его и тебе землю Деревскую вновь в покорность привести. Но хотим знать – нет ли измены близ престола Олегова? Не получит ли деревскую дань тот, кто сам в гибели Ингоря виновен?

Он едва покосился в сторону Мистины, но всем ясно было, о ком он говорит. Лют стиснул зубы и набычился от негодования. Мистина остался невозмутим: ни один мускул на лице не дрогнул. В чертах его отражалось лишь легкое, отстраненное любопытство, будто говорившее: ну, чего я еще не слышал?

– Если боги нас не оставят, с той земли не так много будет дани, чтобы приходилось о ней спорить! – воскликнул Пламень-Хакон.

Всю жизнь это был сдержанный и ученый вежеству человек, послушный сын строгой матери – королевы Сванхейд. Но череда суровых событий минувшего лета ожесточила его.

– Рано пироги делить, пока мука еще в колосе стоит, – Эльга качнула головой. – Когда земля Деревская будет в покорность приведена, кому ею править, решит Святослав, по совету с дружиной.

– Все это лето Свенельдич был в Деревах, – горячо заговорил Себенег, не в силах дождаться, пока Честонег соберется с мыслями. – Все то лето, пока там черные замыслы вынашивали. И когда Ингоря с дружиной убивали – тоже! Сестрич мой, Собигнев Светимович, с князем голову сложил! Почему ты был с его убийцами? – Он прямо глянул на Мистину.

– Ты знаешь почему, – отчасти устало ответил Мистина. – Себенег, или ты не слышал, как мою боярыню с детьми древляне в полон взяли? Или мало разговоров об этом было?

– Почему Володислав и Маломир вернули тебе семью без выкупа, едва лишь расправились с Ингорем? Не потому ли, что ты им сие сотворить помог?

– Потому что у них хватило ума догадаться, что вы меня об этом спросите! – как ни был Мистина готов к этим разговорам, в стальных глазах его блеснула ярость. Вдвойне подлый замысел Маломира продолжал жалить, когда сам Маломир уже был мертв. – Они убили моего князя, пока я сам в Деревах оставался, и не нужно им было иных средств, чтобы удерживать меня там. Но как только я увидел путь к мести за моего побратима – я не колебался ни мгновения. И тут есть кому это подтвердить.