И Джез, чтобы прекратить споры, просто перестал приходить домой. Да, он появлялся все реже и реже, и лето в том году выдалось для Зои тяжким. К тому же рядом не было места для прогулок, пойти было некуда, и Зои просто каждый день таращилась на четыре стены их комнаты, чувствуя себя, как героиня фильма, которую заперли в камере.

Но хотя Зои не сидела в тюрьме, факт оставался фактом: у нее не было денег, так что ей оставалось лишь работать и сидеть с малышом, и ничего больше. В тот страшный период она вернулась на работу в роскошный детский сад, где привилегированных детей кормили органической пищей и спали они на специальных японских матрасиках, а Зои была вынуждена оставлять Хари в общественных яслях, где, как она думала, няни просто целыми днями смотрели телевизор.

А если она заговаривала с Джезом о будущем, он тут же устраивал грандиозный скандал и удирал – и не возвращался несколько дней. Поэтому Зои приходилось кормить Хари самым дешевым детским питанием, какое только она могла найти, и, сидя в своей единственной комнатке, гадать, что, черт побери, случилось с ней, Зои О’Коннел, двадцати восьми лет от роду, которая собиралась стать профессионалом и даже подумывала когда-нибудь открыть собственные ясли и детский сад. И вот чем все обернулось. Она застряла здесь. С крошками хлопьев в волосах и с ребенком, с которым что-то было не так. А теперь, после поездки на двух автобусах в больницу на другом конце города, где ей сказали то, что она в основном и сама уже знала, она, вернувшись домой, увидела, что квартплата «пересматривается».

Ей следовало это предвидеть. Она же понимала, как это приближается. Новая органическая кофейня на углу. Рыбная лавка. Слухи об открытии поблизости универсама «Уэйтроуз». Для большинства ее соседей это были хорошие вести. Для нее – зловещие звуки перемен. Ее домовладелец хотел бы выставить Зои и заполучить вместо нее симпатичных молодых специалистов. Владелец зеленного магазина повесил над входом гирлянду белых лампочек, а помещение выкрасил в светло-зеленый цвет. Магазин скобяных товаров назывался теперь «винтажным». И еще поговаривали о том, что на стенах зданий скоро появятся граффити знаменитого Бэнкси – Зои хотелось его пристукнуть. Лапы «облагораживания» дотянулись до этого уголка. И теперь они нависли над Зои.

Письмо лежало на столике. Как столь невинный предмет может выглядеть таким злобным, Зои не понимала, но ей было страшно даже дотронуться до него.

Платить больше Зои не могла. Совершенно не могла. И кредит бы ей не помог. Если Джез не сможет заплатить, думала Зои, глядя на письмо, придется стать бездомной и отдаться на милость социальной службы, и кто знает, чем все это кончится. Нет, она не может. Не может стать бездомной. Это глупо. Абсурдно!

Или поехать в Испанию, жить с матерью в крошечном домике с одной спальней, найти работу в баре… в барах всегда есть работа. Но уехать в другую страну… Сын и на родном-то языке ни слова сказать не может.

Зои поняла, что ее охватывает паника, сердце колотится все сильнее, она почти не смотрела на Хари, который отправился на поиски старой, потрескавшейся грифельной дощечки, чтобы потребовать от мамы нарисовать что-то на ней.

Но что, что может она сделать? У Зои дрожали руки. Вокруг имелось множество мест для няни с проживанием, но ни на одно из них не взяли бы женщину с ребенком. А на любой из поденных работ, доступных для Зои, не платили достаточно. Зои подавила рыдание и позвонила Джезу или, точнее, набрала его номер, потому что он никогда не отвечал на звонок, если видел, что это Зои, требующая встречи.