С дороги усадьба была не особо приметна. Но, по мере того как отец Анатолий приближался к ней, она начала будто расти у него на глазах. И уже метров за сто он понял, что она напоминает ему средневековую крепость.

Выложенная из булыжника и грубо обработанных камней крепкая стена окружала двор и дом. Окна в этой стене походили на бойницы. Поверху – декоративные зубцы.

Анатолий подошел к усадьбе снизу, где расположилась обширная стоянка для автомобилей. Увидел лесенку, ведущую вверх к расположенной в стене калитке, и по ней поднялся к дверям.

Обнаружил звонок. Нажал. Подождал несколько минут и снова позвонил.

За дверью раздался какой-то стук. Она приоткрылась, и Казаков увидел одетого в камуфляж молодого, но бородатого казака. Такого крепенького битка в гимнастерке и штанах с лампасами. И в резиновых тапочках «по-домашнему».

Казак молча оглядел его из-под насупленных бровей. Но спросил вежливо. Видимо, как учили:

– Слушаю вас!

– Я отец Анатолий! Служу сейчас в вашем станичном храме. Пришел по делу к господину Ефремову. Я слышал, у вас тут проблемы. И неприятности. Хотел бы помочь.

Только после последней его фразы гримаса недоверия и настороженности на молодом лице сурового битка разгладилась. И он примирительно ответил:

– Ивана Петровича сейчас нет. Он уехал в Вешенскую. Хлопотать за Романа. Но здесь наш главный экскурсовод Григорий Пантелеевич. Позвать?

– Позови, милый!

Парень вразвалочку, «кавалерийской походкой» ушел. А Казаков принялся разглядывать то, что находилось за крепостной стеной.

Справа от него, на самом высоком месте усадьбы, расположился главный жилой дом. Трехэтажное коричнево-серое, как будто облицованное гранитом, здание с плоской крышей и вставленными везде белыми пластиковыми окнами. К нему вела обсаженная по бокам сосенками и елочками аллея.

Казаков мысленно назвал дом «ларцом». (Он действительно был похож на старинный, обитый обручами, огромный сундук.)

С другой стороны этой аллеи стоял крытый камышом курень. Ну точь-в-точь такой, в котором жил сейчас он сам. С таким же сараем, базом для скота, летней кухней.

Казаков прочитал на воротах в курень табличку, которая гласила, что это казачье подворье начала двадцатого века. И сообразил: значит музейная экспозиция.

На аллее, ведущей от дома, показались две фигуры – давешний казак и рядом с ним сутулый старичок с козлиной бороденкою и в круглых с дужками очках. (Судя по рысце, которой он двигался по аллее, старичок был вполне себе бодрый.)

«Двое из ларца» подошли, дед начал ручкаться. И не просто поздоровался, а даже потянулся к нему троекратно облобызаться, отчего Казаков слегка смутился. Но Григорий Пантелеевич пояснил свою вольность:

– Отец Анатолий, мне Роман про вас много говорил, рассказывал, как вас встретили они с Дарьей, как вы лихо разоружили этого негодяя, который устроил всю эту бучу.

Разговор, как водится, перешел на только что случившееся. Старичок-экскурсовод в красочных деталях описал историю с налетом, а потом предложил Казакову:

– Может, посмотрите наш музей?

– Отчего ж не взглянуть! – отозвался тот на любезное приглашение.

И они пошли вдоль аллеи к низенькому одноэтажному зданию, что большой подковой расположилось на участке.

Прошли они всего ничего, метров тридцать, и подошли к выложенному из неотесанных камней фрагменту крепостной башни и примыкающей к ней стены. Взглянул на нее отец Анатолий. И произнес растерянно и удивленно:

– Оба-на! Тю!

– Вот вам и тю! – заметил в ответ экскурсовод, видимо, думая, что батюшка потрясен открывшейся скульптурной композицией.