– Конечно, понадобятся расходы! – промурлыкал Петр Павлович.
– Я оплачу! – торопливо откликнулся Казаков.
– Небольшие! – успокоил его кот-котофеич. – Думаю, недели две-три на все уйдет. Архивы сохранились…
– Спасибо вам! Было бы очень здорово найти владельца через сто лет-то…
– Вы оставьте номер телефончика своего. Мы пороемся в архивах. И позвоним.
И обратился к Петьке:
– Ты все зафиксировал?
Тот только в ответ махнул огненно-рыжей головой.
– Классная вещь! Раритетная. Настоящая! – передавая шашку Казакову, оценил находку Петр Павлович. И добавил:
– Берегите ее! А если хотите, мы купим!
– Нет! Нет! Спасибо!
Казаков вышел наружу. Пока он был у коллекционера, питерское небо плотно затянули тучи, посвежело. Шел дождь. Надо было как-то выбираться отсюда, с этой пустынной, холодной улицы.
VIII
Он кое-как добрался до Музея истории религии, где ждала его Маша. Увидев промокшего до нитки Казакова, она всплеснула руками. И заявила:
– Вот что, дорогой! Тебе надо немедленно просушиться и обогреться. Давай-ка быстро помчались ко мне! Тут недалеко.
Как говорится, была бы честь предложена. И он без всякой задней мысли пошлепал по лужам вслед за нею.
Жила она действительно недалеко. В старом каменном доме. В двухкомнатной квартире.
Все у Марии дома было ладно и аккуратно. Везде коврики и ковры. На полу, на креслицах, в прихожей, на стенах. Видно, нравится ей этот мягкий, уютный женский рай с буфетом и хрусталем.
Он переоделся в коричневый с футуристическими узорами халат. Мягкий и огромный. Такой огромный, что он невольно ревниво подумал: «Какой же тут у нее жил мужик?»
А она, словно прочитав его мысли, вскользь заметила:
– Это папин халат!
После горячего душа ему в этом огромном старом халате стало так легко и уютно, что он опять вспомнил присказку: «Монах – он как кот. У него ничего нет – но ему хорошо!»
Маша усадила его за стол. Приготовила не дешевый мелкий черный чай, к которому он уже привык, а заварила в расписном фарфоровом чайнике листовой, особый индийский.
В квартире пахло какими-то духами и еще чем-то. Похоже, выпечкой.
– Маша, ну а что же с иконой? – вспомнил о своем главном вопросе Казаков. Тем более обстановка располагала к вдумчивой и неторопливой беседе.
– Так, сейчас все будет. Я уже кое-что узнала.
Мария помогла ему бережно достать упакованную в коробку «неправильную икону» и начала свой убаюкивающий рассказ:
– То, что мы здесь видим, называется «Кубанская народная икона Пресвятой Богородицы».
– Но почему на ней изображены не только Богоматерь с младенцем, но и сам Христос в силе и славе? Это ведь совсем неправильно! – затараторил он.
– А вот почему! Казачий художник, а это несомненно, так хотел выразить два самых совершенных образца святости. А это кто? Несомненно, сам Иисус Христос. И, конечно, Божья Матерь. Присноблаженная Мария.
Но тут художник испытывает объяснимую трудность. В народном сознании образ Божьей Матери неотделим от ее миссии – материнства.
И он пишет ее, как положено – с младенцем Иисусом. Получается некая тавтология. Повторение. И кажется, что это ошибка по сравнению с каноном. Но так ли это? Может, за этой «ошибкой» что-то скрывается?
– Да Бог его знает, что тут скрывается…
– А я думаю вот что: здесь художник сознательно делал это. Он хотел подчеркнуть в этом Божественном образе или символе важнейшее свойство – символику чадородия. И он хотел, чтобы зрителей и верующих посещала мысль о важности деторождения в процессе жизни и развития этноса…
– Так он что… хотел, чтобы, проще говоря, «казачьему роду не было переводу»?