Вероломством рабочих рассержен.
Там, где пели станки, всё в руинах лежит.
Иннокентий безмерно страдает.
Он то волосы рвёт, то куда-то бежит.
На плече его ворон рыдает.
Две басни
№ 1
Кривой Ефрем пошёл купаться в пруд,
Но пруд был крут.
И наш Ефрем, не видя дальше носа,
Упал с откоса
И вмиг остался без хвоста.
Мораль сей басни непроста:
Не зная женскую породу —
Не суйся в воду.
№ 2
Одна лиса жила в дупле берёзы.
Пришёл медведь
И начал ей глядеть.
Потом ударили морозы.
Замёрзло всё.
Лиса ушла в кредит.
Медведь же вмёрз в дупло
И до сих пор глядит.
Мораль проста:
Не будь, как тот медведь.
Пришёл – так нечего глядеть.
Из чрезвычайно древнего греческого
О Диоскурия, мне стан прекрасен твой.
Люблю тебя в минуты наслажденья,
Когда вокруг цветет сорняк и хвой,
Я всю тебя объемлю без движенья —
И, Диоскурия, мне стан прекрасен твой.
Тебя узрев, я был ещё юнцом,
Вострепетал; и даже крался ночью,
Чтоб впредь, к лицу прижавшися лицом,
Узнать восторг – и зрить твой стан воочью…
Тебя узнав, я был ещё юнцом.
Что в том, что Кронос крутит циферблат,
Что борода в лице моём пробилась?
Я рос и познавал тебя стократ;
Я познавал – и сердце сладко билось —
Что в том, что Кронос крутит циферблат?
Сколь много раз я к сердцу прижимал
Твоих ланит прекрасных мрамор дивный;
О персь твою я грудь себе сломал
И бёдрами себя членовредил я —
Их много раз я к сердцу прижимал.
Но, Диоскурия, я всё же вечно твой.
Чудесно наше дивное слиянье.
Я страсть с тобой изведал, и покой;
Пусть мне твердят, что ты лишь изваянье;
Пусть, Диоскурия. Я раб навеки твой.
Из альбома А. К
Верю я, что сбудется предвестье,
Мной предвосхищённое в мечтах;
И пройдёт по тихому предместью
Лев Толстой в оранжевых портах.
И Тургенев, дурь смешавши с дрянью,
Дружески прошепчет в ухо мне:
Чу, смотри – Есенин гулкой ранью
Поскакал на розовом слоне.
Картины из сельской жизни
«У поворота на Коростылёво…»
У поворота на Коростылёво
Угрюмый старец сильно бьёт клюкой
Увязшего в болоте крокодила.
А тот, возведши очи к небесам,
Окрестность оглашает хриплым рёвом.
«Усталые седые агрономы…»
Усталые седые агрономы
От жён сварливых прячутся в кусты
И там сидят, порою по два года,
Из удобрений гонят самогон,
И, пьяные, играют в «накось-выкусь».
«Порой в колхоз привозят трактора…»
Порой в колхоз привозят трактора —
Тогда крестьянин прячется под стог,
А те свирепо точат шестерни
И, лязгая стальными клапанами,
Гоняются за девками по лугу.
«Пейзанки собирают колоски…»
Пейзанки собирают колоски
И прячут их стыдливо под подолы.
Вон пастухи в амбаре пьют «Шанель»
И обсуждают новое бьеннале…
В тумане чьё-то светит декольте.
«Толпа пейзанок, юбки подобрав…»
Толпа пейзанок, юбки подобрав,
Прихватывает Федю-недоумка
И боязливо дёргает за член —
А тот стоит и в ус себе не дует,
Лишь слюни каплют из большого рта.
«Захорошело тучное жнивьё…»
Захорошело тучное жнивьё,
Рычит в конюшне боров кровожадный
И роет землю кованым копытом.
Пейзанки с визгом мочатся в кустах…
Счастливая весенняя пора!
ДВА СТИХА О КВАРТИРЕ № 6
Первый стих
Эльжбета Моховая, белошвейка,
Искусная в раскидывании карт,
Живёт себе на улице Бассейной,
На этаже меж третьим и четвёртым,
В загадочной квартире номер шесть.
Заходят в двери разные собаки,
Ласкаются и трогают колени;
Эльжбета Моховая неприступна,
Но кормит их молочной колбасой.
Съев колбасу, собаки пляшут пляски,
Выкидывают разные коленца;
Одна из них вертится, как щелкунчик
Из оперы Чайковского «Щелкунчик»,
Другая замерла по стойке смирно,
Как юный часовой пред генералом,
И так стоит недвижно на ушах.
Эльжбета же идёт готовить чай.
Перенесёмся мысленно на кухню,
Которая была колонным залом,