Одевалась она в дорогих магазинах, но вечно покупала то, во что пряталась. Она вообще как будто себя стеснялась. Но стоило мне раздеть ее, стоило снять одну за другой все эти вещи, как тело само подсказывало, что ему делать.

Я быстро полюбил ее свежие простыни и чистые полотенца. Мне нравилось ее тело – и что в холодильнике полно еды, а под ногами чистый пол, по которому хорошо ходить босиком. Прожив много лет один, я из года в год совершенствовал свои бытовые потребности, сводя их к минимуму. И вот теперь в уютной девичьей квартире мне приходилось заново открывать мир кофеварок и миксеров, тостеров и салфеток.

И мне это нравилось.

Я ни разу не сказал, что люблю ее. Только отвечал: «конечно», «а как же». В такие минуты она прижималась ко мне, и ее груди, как лодки, снова тыкались мне под ребра.

Спрашивала: «За что?»

Я грубо отшучивался.

Я проснулся – Золотой Рог уже разгорался под окнами. Голый, сел на влажных простынях. Уставился на пальцы ног. Представил себе, что эти странные предметы, эти клубеньки, не имеют ко мне никакого отношения и можно безболезненно отрезать или отломить их, а потом выбросить в корзину для мусора.

Наклонившись, оттянул большой палец. Отпустил – и палец послушно вернулся в строй.

Тапки лежали под диваном, и мне пришлось искать их. Там же, под диваном, я обнаружил вчерашний сверток. Разодрал скотч, развернул – и на пол упало что-то пестрое. Это был коврик.

Я разложил ковер и обошел кругом, заглядывая в него, как в колодец. Он выглядел необычно. Те, что продавались по переулкам, на уличных базарах, были, как правило, красными или коричневыми. А здесь синий орнамент лежал на белом поле, отчего ковер казался невесомым, каким-то воздушным. По бордюру шли фигурки черных птиц, похожие на цифры. Кто прислал мне этот ковер? Чей подарок?

«Восточная манера».

Я сел на ковер и погладил рисунок.

Ворс покалывал голую кожу.

Самую знаменитую монографию о Синане написал профессор Абдулла Курбан. Книга вышла тридцать лет назад и принесла славу преподавателю Стамбульского университета. Монографию перевели на европейские языки, Курбан стал ездить с лекциями. Секрет его успеха был прост и оригинален. Впервые на Востоке исламское зодчество трактовалось в жанре художественного эссе. Архитектурные термины Курбан обращал в метафоры, про религию говорил с точки зрения сопромата, а о прошлых веках империи сообщал в стиле журнальной передовицы. Он делал то, что в исламе не слишком приветствуется – смешивал несовместимые в сознании восточного человека вещи. За что его и обожали, и ненавидели.

Одну из его английских книг о Синане я прочитал еще в Москве. Скольких трудов мне это стоило – отдельная история. Начну с того, что в Москве вообще не оказалось серьезных книг по искусству ислама. Потрепанные альбомы по миниатюре с невидимыми от времени иллюстрациями и старенькие путеводители по городам Советской Средней Азии – вот и все, что мне предлагали в магазинах. Тогда я решил дать объявление. Спустя неделю со мной действительно связались. «Нужной вам книги у меня нет, – сказал в трубке ровный мужской голос. – Зато есть брошюра «Восточный ковер и как его соткать в домашних условиях». Издание Глуховской мануфактуры. С иллюстрациями. То, что вам надо».

Книга Курбана продавалась в Интернете. Лучшую цену назначил небольшой австралийский магазинчик. Мы списались. Хозяин спрашивал о погоде в Москве и предлагал перевести деньги за книгу на его счет.

«А лучше наличными по почте», – настоятельно добавил он. И я, словно повинуясь гипнозу, бросил конверт с купюрами в ящик на Мясницкой. Несколько дней я еще вздыхал о деньгах, что не дойдут, сгинут – а через неделю забыл о посылке. Мне предстояла поездка в Лондон.